– Та-ак, я чувствую, учеба обещает быть напряженной, – буркнул муж.
– Если ты против, я не пойду.
– Да иди, чего уж там. Потом ведь дуться будешь неделю. Только веди себя хорошо. И позвони, я тебя встречу.
Лара умилилась на мужа и с чистой совестью забралась в салатовую машинку. По дороге они заехали в магазин. Нина пояснила:
– Дома в холодильнике мышь удавилась, а ребенок завтра с утра есть попросит.
– А сегодня он у тебя с кем?
– С мамой моей.
– А сколько ему лет?
– Восемь.
– Ой, маленький еще совсем. Моему уже четырнадцать, лось здоровый, ростом выше отца. И такой уже – не обнять, ничего. Шарахается и басит.
– Ну, моего обнять при желании, конечно, можно. Если держать крепко, то и поцеловать тоже. Но, честно тебе сказать, отродье то еще. Пришел тут из школы и говорит: «А что это я, как лох, бесплатно в этот дурдом хожу? Вот у нас Славке отец в день полтинник дает за то, что он в школу ходит. А я что, за так должен?» Нормально рассуждает подрастающее поколение? Я ему: «Я же тебе даю деньги…» – «Не-е, это на еду, а за школу?» Ну, я как мама начинаю объяснять, что учение – свет, а он мне: «Ты уже выучилась? И институт тоже закончила? А почему у нас денег вечно нет?» И что я ему скажу? Причем денег, я считаю, у нас не так уж мало. Мы этим летом и на море съездили, и игрушки я ему покупаю… Так вот нам надо как у Славика, у которого папа на бумере ездит и цепь золотая на шее у того папы толще, чем у соседского барбоса. А шея – толще, чем у быка.
Обсуждая подрастающее поколение, подружки побродили по магазину, Нина побросала в сумку кое-какие продукты, потом сгрузила все это в багажник, и девушки поехали наконец развлекаться.
Кафе оказалось совсем недалеко – буквально через квартал. Открыв тяжелую дверь и миновав узкий тамбур, подружки попали в зал с низким потолком и неярким светом. Хозяин, видимо, полагал, что любой москвич побывал уже в Египте, а потому все, связанное с этой страной, ему близко и приятно, и выбрал именно египетскую тему для оформления своего заведения. Тут имелись низкие диваны со множеством подушек и подушечек, кальяны, темного дерева резные столики. Стены словно вытесаны из песчаника – неровная желтоватая поверхность, шершавая даже на вид. По этим самым стенам развешаны фотографии неизбежных пирамид и фрагменты иероглифического письма. На полочках вдоль стен и кое-где на столиках теснились скарабеи, медные или бронзовые – черт их знает – пепельницы, фигурки верблюдов, египетских кошек с загадочными мордами. На самом видном месте, напротив входа, возвышалась знаменитая статуя египетского писца. Лара вытаращилась на нее, открыв рот. Она знала, что статуя датируется третьим тысячелетием до нашей эры и что зовут писца Каи. Дома имелся альбом по древнеегипетскому искусству, купленный как-то Даниле для написания реферата. Лара не раз пролистывала красивый альбом, всякий раз удивляясь силе и самодостаточности статуи. Почему-то было совершенно очевидно, что писец сидит так давно и просидит еще бог знает сколько и что он уделяет большую часть своего внимания записям, пока мир и жизнь текут мимо; и Лару всегда мучил вопрос: что же такое важное написано там, на табличке? Потом она увидела других персонажей с подобным же выражением лица: китайскую гравюру, которая называлась «Люди, наслаждающиеся праздностью». Гравюру показал ей Андрей:
– Тебе нравится?
Лара долго рассматривала раскрашенный лист бумаги. Она любила китайское искусство – все эти чудесные акварели, где зеленел бамбук и на цветущих ветвях сидели птицы, а цветы были удивительно прекрасны. Ее поражало, как мироощущение влияет на мироотражение. Вот роза – но русский или европейский художник напишет ее совершенно не так, как китайский. Может, это субъективное мнение, даже просто-напросто пред взято-обывательское, но Ларе всегда казалось, что цветы японского и китайского искусства несут на себе печать философии, утверждающей, что и в одном цветке можно увидеть красоту всего мира. И еще там всегда присутствовала спокойная и беспечальная мысль о недолговечности сиюминутной красоты. На листе, что положил перед ней Андрей, по камушкам бежал поток. Видно было, что вода течет не очень быстро, она пенилась лениво, и брызг было мало. Над речкой склонялись неизбежные заросли тростника и еще каких-то растений, прорисованных фоном. На берегу же сидели двое – старик и юноша, одетые в кимоно. Белые волосы у старика собраны в пучок на макушке, длинные усы и седая борода свободно ниспадают на грудь. Сидели они в позе Будды, руки спрятаны в рукавах. Молодой был безус и гладок лицом, волосы распущены по плечам, и Лара сначала решила было, что это девушка. Но лицо человека, пусть и умиротворенное, имело несомненно мужские жесткие черты. Она разглядывала гравюру довольно долго, знала, что Андрей ждет каких-то слов, и ужасно не хотелось выглядеть дурой, а умные мысли в голову не приходили. И вообще цветы и птички ей всегда нравились больше. И чтобы паучки иероглифов в углу. Здесь надпись тоже имелась – черной тушью значки в две колонки. Но черт ее знает, о чем она. Лара вздохнула и выдала лучшее, на что была способна:
– Наверное, это имеет отношение к древней китайской мудрости. Не помню точно, как звучит, но смысл в том, что если сидеть на берегу реки достаточно долго и просто ждать, то вода пронесет мимо труп твоего врага. Вот они и ждут.
– Ага. – Андрей растерянно вглядывался в лист желтоватой бумаги. – Вообще-то… Вот именно такая трактовка мне в голову не приходила. Но знаешь, это, наверное, символично.
– Что?
– Ты увидела здесь агрессию.
– Да ничего подобного! Они же просто ждут! – с детской горячностью принялась отстаивать свою точку зрения Лара.
– Мм? Ну хорошо. Давай я тебе просто расскажу. Эта гравюра называется «Люди, наслаждающиеся праздностью». То есть они как раз ничего не ждут.
– То есть сидят просто так? Потому что им нечего делать? Выходной?
– Ну, может, и выходной, конечно… Но скорее это просто подход к бытию. Жизненная философия, понимаешь? – принялся объяснять Андрей. – Мне кажется, нужно быть либо очень старым, либо очень… наверное, мудрым, чтобы уметь наслаждаться праздностью. Нужно уметь презреть суету, понимаешь? Увидеть дальше. Понять, что жизнь течет независимо от того, как быстро мы двигаемся. И иной раз ее движение, все многообразие и величие бытия более очевидно, если суметь просто взглянуть на него вот так – сидя на берегу реки.
Лара кивала, но идея показалась ей тогда бредовой. Ага, сейчас, думала она. Вот будешь так сидеть – и все интересное мимо пройдет. Фигушки вам.
Однако повзрослев и увидев писца, она вдруг вспомнила ту гравюру. Конечно, писец трудился, в отличие от тех праздных китайцев, но все же что-то их роднило. Лара считала, что они одинаково относятся к вечности вообще и к жизни в частности.
И вот старый знакомый обнаружился в этом колоритном заведении. Лара улыбнулась ему, решила, что это добрый знак, и даже пожалела, когда Нина потащила ее в другой зал. Там обстановка была более приближена к европейскому стандарту: столы и стулья, много света. Только гравюры и фотографии на стенах поддерживали египетскую тему. Да еще пепельницы в виде скарабеев на столах. Они припозднились, и вся компания уже была в сборе.