Когда Иван встретил Риту впервые после долгой разлуки здесь, в Видногорске, она была все той же Ритой Булгаковой, что двадцать пять лет назад. Вот как солнце не стареет, так и она — вечно сияющая.
И случилось чудо. Пять лет, разделявшие Ивана и Риту, словно стерлись, перестали быть преградой. Риту, в общем, ничего не смущало, когда у них с Иваном начались отношения… И профессия Ивана ее совсем не смущала, и то, что у него не было высшего образования, и отсутствие больших денег.
Одно только препятствие было. Одно‑единственное, но самое непреодолимое. Это ее, Риткина, любовь к Максиму, брату. Она Ивана даже однажды, в самые горячие минутки, Максом назвала, да… Было дело.
Он промолчал тогда, ничего не сказал. Больно, неприятно, конечно, но он простил ее сразу же.
Пусть все останется, как есть. Пусть она живет, любит Макса… Он, Иван, ее этим не попрекнет. (А чего попрекать, когда сам такой же.) Пусть у них (у Ивана с Ритой) нет совместного будущего. Кстати, а ведь уже намечтал, что у них семья может сложиться, дети родятся… (Это же как здорово, когда дети. Дети от Риты. Их с Ритой дети!)
Ладно. Пусть ничего не будет. Но она, Рита, останется жить на этом свете. Не рядом, а в Москве или еще где… Да хоть в Австралии! Но сам факт того, что Рита — есть, уже душу греет.
А вот если ее, Риты, совсем не будет? Нигде! Ни в России, ни в Австралии…
Зачем тогда жить? Ну только если хранить память о ней… а так больше и незачем. Это все равно как без солнца жить. Наверное, можно, но уже не то.
— Думай. Думай же! — с раздражением произнес вслух Иван. — Где она может находиться сейчас?!
Если вернуться к первому, основному варианту. Предположим, Риту действительно похитил маньяк, которого все тут Джеком‑Потрошителем называют. Как он ее похитил? Да уж не в охапку схватил и побежал… Он ее в машину затолкал. Да, точно. Сто процентов. Все‑таки день тогда еще был, центральная почти улица, все на виду… Странно только, что не нашлось никого, кто бы увидел, как человека в машину заталкивают.
«А если никто Риту не заталкивал? Если она сама к нему в машину села? А что! Например, это был человек знакомый. Садись, типа, подвезу, и она… села.
Да, если что‑то в мире происходит, то именно так — просто, без всяких наворотов, которые в кино бывают. Самое простое объяснение — оно и есть самое верное. Сколько раз Рита о «бритве Оккама» твердила…
«А еще Рита рассказывала, что маньяки обычно выглядят нормальными людьми. Про которых ничего такого не подумаешь… И что наш Джек, скорее всего, человек уже немолодой, с повышенным чувством справедливости. Он вообразил себя ворошиловским стрелком и теперь творит свой суд».
Пожилой. Справедливый. Принципиальный. Нормальный на вид. На машине. Тот, кого Рита давно знает и кому доверяет. Все просто!
— О господи, — пробормотал Иван и нажал на педаль газа. Столько времени потерял!
Доехал до перекрестка. Куда теперь? Нет, не в центр… налево надо.
Иван мчался на машине, тормозил, разворачивался, ехал обратно, сворачивал, нарушая все мыслимые правила, одержимый лишь одним желанием — найти, догнать белую «Оку».
* * *
«Бритва Оккама».
Из Википедии:
«Бритва Оккама», или «лезвие Оккама», — методологический принцип, получивший название по имени английского монаха‑францисканца, философа‑номиналиста Уильяма Оккама. В упрощенном виде он гласит: «Не следует множить сущее без необходимости» (либо «Не следует привлекать новые сущности без самой крайней на то необходимости»). Этот принцип формирует базис методологического редукционизма, также называемый принципом бережливости, или законом экономии.
Однако то, что называют «бритвой Оккама», не было сформулировано Оккамом, он всего лишь провозгласил принцип, известный еще со времен Аристотеля и в логике носящий название «принцип достаточного основания». «Бритва Оккама» — это лишь название принципа, а не его атрибуция (указание на авторство).
Еще проще говоря, словосочетание «бритва Оккама» значит, что «самое простое объяснение — самое верное».
* * *
С самого начала не задалось. Ночью вышел из дома, чтобы дело до конца довести, а там, во дворе, — этот парень. И сразу к нему, к Анатолию, с расспросами. Пришлось домой вернуться, чтобы не привлекать к себе внимание. Мало ли… Запомнит этот парень, что Анатолий ночью куда‑то направился, привяжется потом. Нет, в таком деле нужна исключительная осторожность, чтобы ни тени подозрения ни у кого не возникло…
Анатолий пересидел ночь дома и выехал на следующий день, и — бац! — опять этот тип, Риткин приятель! И прямо за ним… Анатолий на строительный рынок — и тот за ним. Анатолий обратно — и тот обратно… Следил, что ли, гад? Или просто так тут околачивался?
Нет уж, лучше пока не ездить к гаражам, выждать. А то увяжется хвост… Но, с другой стороны, пойдет вот сейчас кто в тех местах, услышит чего… Или пацаны затеют в игры играть или наркоманы проклятые полезут в гаражи, а там… Хотя, может, и не найдут подпол. Или эта пигалица каким‑то образом от веревок умудрилась освободиться… Всяко может быть. Анатолий рассчитывал, что этой ночью смотается к гаражам, закончит все дела с Риткой, а нет…
Вообще, по‑хорошему надо было сразу ее придушить. Лежало бы тело, а от него, от тела, ни шуму ни гаму. Но Анатолий не был простым убийцей, он хотел, чтобы соседская дуреха все‑таки осознала свою ошибку, поняла, что всю жизнь занималась не тем, поразмышляла над своей никчемной жизнью. Нельзя сразу же наказывать, надо, чтобы люди и раскаяться могли перед смертью.
Чем дольше жил Анатолий, тем сильнее был недоволен существующим порядком вещей. Закон в этом мире не действовал, порядка не имелось.
Проститутки прямо в открытую на главной площади, у вокзала, тусовались. Люди приезжают, значит, к ним в город и что видят первым делом, сойдя с поезда? Видят эти рожи размалеванные. Что о городе подумают? Потом, сами эти падшие женщины. Работать не хотят, насквозь порочные. Такие не должны жить. Все они мертвые уже!
Интим‑магазины какие‑то открыли. Как не стыдно!
А богатеи? Наглые, охамевшие… Сидят в главном зале «Центрального», в креслах, под пальмами, черную икру ложками жрут. Позакрывать к чертовой матери все эти рестораны с гостиницами!
Ездят на крутых тачках, подрезают нагло, смеются над теми, у кого машины попроще…
И простые люди тоже испортились, совесть потеряли. Гадят там, где живут. Мусор до урны донести не могут! За псиной в родном дворе прибрать отказываются. А молодежь какая пошла? Сидят в скверах и пиво пьют. И ржут, и матом на тех, кто им замечания делает… Тьфу!
Девчонки, совсем молоденькие, дети еще, а туда же — мини нацепили, глаза накрасили, пошли по рукам. Куда их матери смотрят?