– Мамочка, у меня нет ничего голубого!
Мамочка, естественно, испуганно вытаращила на меня глаза. Пришлось объяснять, что когда-то давно мы со Светкой вычитали про английскую традицию: невеста на свадьбу должна надеть что-то старое, что-то новое, что-то чужое, что-то голубое. Старое кольцо привезла мне мама, в качестве чужого я собиралась надеть купленные у Светкиной знакомой туфли – совершенно потрясающие и почти новые. Платье у меня новое, а вот голубое...
– Белье? – с надеждой спросила мама.
Я покачала головой. Сногсшибательный и неприлично дорогой комплект был безупречно бел и вызывающе эротичен – я собиралась порадовать мужа после всех тягот. Думала добавить к белым цветочкам в волосы пару голубых, но таковых не нашлось, а потом я про это вообще забыла. И колготки у меня одни, а это не есть хорошо, потому что маникюр праздничный, а если я и обычным рву пару в день, то уж сегодня... Мама поворчала, но собралась в магазин и ушла.
Через несколько минут в дверь позвонили – это оказался Ромиль. Взглянув в глазок, я распахнула дверь и удивленно воззрилась на большой сверток в руках.
– Ты чего? Подарки после свадьбы положено. Ну, то есть не с утра...
Он так ржал, что мне пришлось затащить его в квартиру – еще скандала с соседями не хватало.
– Насчет подарка, это ты, конечно, молодец, но предупреждаю – эта вещь дается тебе во временное пользование – на сегодня, чтобы ты была шикарной и не простудилась, поняла?
– А что это?
Он сдернул чехол, и я увидела сногсшибательную шубу – стриженая норка с отделкой из рыси.
– Ты что? – Я даже шаг назад сделала.
– Светка велела. Не вздумай ее на пол кидать или танцевать на ней, поняла? Она мне стоила таких денег – я готов был ту рысь загрызть лично, заразу пятнистую...
Он ушел, а я стояла в коридоре и гладила нежный пятнистый мех. В дверь снова позвонили. Наверное, Ромиль забыл что-то – я распахнула дверь не глядя. На пороге стоял Андрей.
Дальше начался кошмар. Я бегала от него по квартире, хватаясь то за одно, то за другое, а он ходил следом за мной, я чувствовала запах вчерашнего спиртного и с ужасом вспоминала, что, выпив, Андрей всегда делался мрачен и плохо управляем. Он уговаривал меня не выходить замуж. То есть совсем не призывал меня уйти в монастырь, о нет! Он, оказывается, просто мечтал все эти годы на мне жениться. Вот уж не знала, что его так заест. Чего он только не молол! И с Наташкой-то он встречался, чтобы вызвать во мне ревность, и маме моей помогал, и любит ее как родную, и вообще – как я могу его променять на какого-то тусклого программера, если он, Андрей, стопудово будет первым лицом в городе, он станет мэром, а может, и тем, кто руководит мэром. Я в это охотно поверила – папашка у него не простой человек, и дом у них всегда был полная чаша, и вообще, ходили слухи... Когда я двадцать пятый раз в максимально доступной форме отказалась стать первой леди родного города, он перешел к тому, что в постели ни с кем мне не будет так хорошо, как с ним. Боже, я и не знала, что у моего бывшего парня такое самомнение! А потом Андрей вдруг схватил меня, прижал к стенке и принялся целовать. Дурнота поднялась в горле, и я совершенно четко поняла, что меня сейчас изнасилуют.
И тут раздался спасительный звонок в дверь.
– Это мама! – крикнула я, отталкивая разошедшегося Андрея. – Прекрати, ты напугаешь ее!
В замке загремели ключи. Андрей отскочил от меня, потом рванулся в коридор. Мама, прижавшись к стенке, пробормотала удивленно:
– Андрюша?
Потом она отпаивала меня чаем, а я тряслась, завернувшись в одеяло. Про голубое и прочие глупости мы позабыли напрочь. Вот уж не думала, не гадала, что способна вызвать такую страсть. Или так ранить самолюбие. Мама что-то ворчала, качала головой, и я с удивлением услышала, как она ругает отца Андрея.
– А Максим Андреевич-то при чем?
– В него парень ревнив не в меру. Первая-то жена хоть милиция и подтвердила, что с собой покончила, а только люди твердят, что это он ее... приревновал, делить ни с кем не захотел.
– Какая первая жена?
– Мать Андрея – вторая жена Максима. Он женился через год после того, как похоронил первую. Да что мы с тобой не поймешь о чем... Ох, черт же принес. – Мама села на кровать. – Давай-ка я тебе дам успокаивающее и иди в душ. Нужно волосы уложить, одеться. Накраситься. Давай-давай, шевелись!
Понукаемая мамиными криками и наставлениями, я засуетилась и постепенно пришла в себя. Впрочем, нет, это подействовала темно-бордовая капсула, которую мама в меня всунула. Наверное, лекарство подействовало чересчур хорошо, потому что я вдруг перестала торопиться и еле-еле успела собраться к приезду жениха. Мне было так здорово – спокойно, я улыбалась.
Мама посматривала на меня с тревогой. Дим глядел удивленно, но присматриваться ему было некогда – надо быстро ехать в ЗАГС, кругом кто-то крутился с поздравлениями и коробками. Коробок оказалось много, и все они почему-то были перевязаны бантиками. Сезон бантиков, бормотала я, улыбаясь. Особенно тронула меня голубая ленточка на какой-то из коробок. Я ее сняла и попыталась пристроить себе на ногу как подвязку. Мама зашипела, чтобы я прекратила дурью маяться, а я принялась что-то лепетать про голубой цвет, про который мы забыли...
И вот на плечи мне накинули роскошную Светкину шубу, я села в машину – чей-то БМВ, сверкающий черным лаком. А вроде такси должно быть? Ну и ладно – БМВ шикарнее. Потом мы приехали в ЗАГС, и то ли от волнения, то ли действие лекарства закончилось, но я отошла, наконец, от своего счастливого дурмана и стала трезво воспринимать действительность.
В какой-то момент – мы ждали своей очереди, чтобы войти расписываться, – Дим ущипнул меня за бок. Я дернулась и сквозь зубы спросила:
– Ты что, любимый, сбрендил?
– Смотри-ка, невеста снова с нами! Аллилуйя! А я уж думал, что так и буду расписываться с коматозной куклой.
– Что, так плохо было?
– Ну почему плохо? Ты не ругалась, улыбчивая такая была все время.
Я аккуратно наступила ему шпилькой на ногу, и Дим, вытаращив глаза, просипел:
– Беру все свои слова назад!
– Все? Мне, может, пойти домой?
– Нет-нет, только про коматозную... ай, больно же!
Тут в дверях зальчика, где тусовались мы и еще несколько пар со свидетелями, показалась девица, смутно мне знакомая. Пошатываясь, она брела в нашу сторону и простирала руки, просто как Катерина из пьесы Островского или еще какого русского писателя, любившего патетические жесты.
– Димочка, ты этого не сделаешь! – взывала она.
Дим так и подскочил на месте, обернулся и уставился на нее очумевшими глазами. Окружающие замерли, разговоры смолкли, и все до единого человека таращились теперь на девицу. Тут я сообразила, кто это. Я видела ее несколько раз в компании. Как-то она здорово надралась и начала качать права, что-то доказывая Диму и его приятелю, я не поняла, в чем дело, а потом она быстро слиняла – то ли сама, то ли кто увел. Дим на мои вопросы презрительно обронил, что девушка ищет, где глубже, и очень обижается, когда ее прагматизм обижает людей. Я выкинула девицу из головы, хоть она, надо отдать должное, была красоткой: белокурые локоны и точеная фигурка. Но теперь она объявилась здесь, в ЗАГСе, на моей свадьбе, и я видела, что девушка расстаралась затмить меня, невесту! Небось специально обыграла контраст. Я была в белом – она в красном. Светлые волосы – крашеная ведь небось, выдра блондинистая! – подняты в высокий тяжелый узел на затылке, по бокам локоны обрамляют лицо. Я-то понимаю, что ей своих волос столько взять неоткуда, что это шиньон или нарощенные волосы, но ведь эффект не на меня рассчитан. Она простирала руки, украшенные звенящими браслетами. А я сняла все украшения, кроме маленьких золотых сережек в ушах. Даже кольцо бабушкино не надела. Мне хотелось быть естественной. Потому и с макияжем я решила не перебарщивать. А вот лицо бредущей к нам девицы было отштукатурено на совесть. Она подошла уже совсем близко и все стонала: