– Я вам про синяки сказала вовсе не для осторожности, а чтобы покрепче держали.
Но долго продолжать такие свидания не пришлось, первой возмутилась Шкурина, которой стоять на посту, пока любовники утоляют страсть, не слишком нравилось. Во-вторых, наступила осень, и двор переехал в Петербург, а Новый Эрмитаж не Царское Село, где воли куда как больше, где немало тайных уголков и беседок в парке и сам дворец огромен. Мамонов теперь жил под полным приглядом, и встречаться им оказалось неимоверно трудно. Правда, тем больше ценились эти встречи. Обычно удавалось лишь пожать ручку или перекинуться жаркими взглядами.
Но Щербатова нашла выход. Обычно фрейлины находились во дворце постоянно, даже если не было дежурства. На прогулки ездили вместе с государыней, в дальние поездки тоже. Дарья уговорила Екатерину отпускать ее к своей дальней тетушке Анастасии Семеновне Бибиковой, причем чаще всего именно в те дни и часы, когда там бывал и Мамонов, друживший с сыном Бибиковой. Императрица, не имевшая понятия о том, где бывает ее разлюбезный Красный Кафтан, не возражала против частых визитов фрейлины к родственнице, понимая, что юной девушке скучно во дворце.
В доме у Бибиковой было куда вольней, и жаркие объятия стали привычными. И в Царском, и во дворце, когда перебрались на зимнее житье в Петербург, они старательно делали вид, что едва знакомы. Но шила в мешке не утаишь, женские взоры куда внимательней мужских, любовники при дворе почти и не переглядывались, а уже поползло: «Мамонов и Щербатова… слышали…» Вот теперь испугалась даже Дарья. Государыня, твердо решив не обижать фаворита и не требовать от него больше, чем может и желает дать, продолжала осыпать подарками и знаками внимания и потакать любой прихоти, временами даже сама приходя в его комнаты. Александр старательно подводил благодетельницу к мысли о необходимости отставки, но Екатерина решила, что это из-за желания получить еще что-то.
За спинами продолжали шушукаться. Однажды заподозрила даже Екатерина.
Александр всячески старался дать знать своей пассии, что ее любит. Желая порадовать Щербатову, отправлял ей тарелки с фруктами, присланные от государыни. И однажды пустая тарелка случайно была обнаружена в комнате фрейлины. На первый раз решили, что слуги просто ошиблись, но когда такое обнаружилось и во второй раз, Екатерина позвала к себе фаворита для объяснений.
Ему бы бухнуться на колени, молить об освобождении, а Мамонов спасовал. Под взглядом внимательных голубых глаз принялся юлить, отказываясь от любых обвинений и встречно обвиняя государыню в холодности к нему и придирках. Все закончилось слезами, причем плакала Екатерина! Без слез обходился редко какой день, причем Александр этим пользовался, чтобы не ходить в спальню к императрице.
Первым не выдержал секретарь Гарновский, который подробно докладывал Потемкину о каждом шаге Екатерины. К князю полетело срочное донесение:
«У Александра Матвеевича происходит с княжною Щербатовой небольшое махание… Государыня в ожидании вас сильно скучает…» Насчет небольшого махания верный соглядатай Потемкина явно приуменьшал, дело оказалось слишком серьезным. Понимая, что теперь отступать некуда, Дарья ломала голову над тем, как заставить любовника освободиться от его покровительницы и жениться.
– Маша, уж не знаю, что и делать. Почти год ему зад подставляю, вся в синяках, а толку-то! Такой нерешительный! Он так до седых волос будет при своей благодетельнице сидеть да новые брильянты получать, а я что? Кто теперь на мне вообще женится после таких слухов?
Шкуриной хотелось попенять, что зря не слушала, но, вспомнив, как сама помогала, испугалась. Если связь Дарьи с Мамоновым выползет на свет и добром не кончится, то пострадает и подруга-помощница! Теперь уж идти следовало до конца и как можно скорее.
– А ты скажи, что, мол, в тягости!
– А потом как?
– Скажешь, что ошиблась…
Мамонов от таких слов пришел в ужас! Рвать с государыней нужно как можно скорее, чтоб успеть жениться на Щербатовой. Или…
– А нельзя ли сбросить как?
Теперь в ужасе была сама Дарья. На что она надеялась?! При первой же опасности он готов бежать?
– Вы… вы оставите меня?!
– Нет, что ты, нет!
Александр целовал дорогое лицо, умолял простить сказанную глупость и подождать еще совсем немного, чуть-чуть… После долгих уговоров Дарья согласилась.
– Женитесь?
– Конечно! Дорогая моя, конечно! Даю слово!
Может, потом он и пожалел о данном слове, но тогда просто не мог этого не сказать.
Обещал, но поговорить с государыней не посмел, даже наоборот. Дело в том, что в Петербург примчался верный Потемкин. Увидев князя, Екатерина залилась слезами. Позволив ей всласть порыдать на своей груди, Григорий Александрович дал решительный совет:
– Плюнь ты на него, матушка! Сдался он тебе! Другого найдем.
Новый поток слез залил мундир князя. Убедившись, что парнишка слишком дорог Екатерине, Потемкин решил вмешаться по-другому:
– Э-эх! Все вы, бабы, дуры одинаковые, чуть что – в слезы! Что деревенские бабы, что императрицы…
Вздохнул, сунул ей в руку большой платок, чтоб сморкалась, и отправился в комнаты Мамонова.
Завидев приближающегося князя, Тимоха, который вышел в коридор, спешно бросился обратно:
– Александр Матвеевич, там Потемкин…
Это было серьезной угрозой. Потемкин не государыня, его слезой и вздохами не прошибешь. Кроме того, он столь решительно направлял свои стопы к провинившемуся ставленнику, что у Мамонова сердце ушло в пятки. Опасения оправдались.
Уже через мгновение, повинуясь окрику князя, Тимоха пулей выскочил в коридор и плотно закрыл за собой дверь. Прижавшись к ней всем телом, верный слуга-плут вздрагивал от крика князя. Потемкин и так-то не слишком церемонился с теми, кто ниже его по положению, таковыми были все, кроме самой императрицы, а уж с проштрафившимся щенком и вовсе сдерживаться не собирался. С Мамонова сошло не семь – семьдесят семь потов, и он словно уменьшился в росте, но, когда Потемкин вышел, пнув ногой дверь, отчего Тимоха растянулся в коридоре во весь рост, держась за ушибленный лоб, фаворит был шелковым.
После объяснений князя, что к чему, Александр покорно вернулся в покои императрицы и смотрел на нее преданно-преданно, словно княжны Щербатовой не существовало вовсе. А сам Потемкин попенял залившейся благодарными слезами Екатерине:
– И что было этому прохвосту не устроить головомойку? Эти щенки страсть как крика боятся. Запомни, матушка, не слез, а крика! На него цыкни – любую свою страсть амурную забудет.
Но Екатерина кричать на дорогого «паренька» не могла, напротив, на радостях сделала ему роскошный подарок. Позвав жестом к окну, показала на цуг лошадей:
– Смотри, Сашенька, что я тебе купила. Нравятся ли?
Столько шикарного цуга не было ни у кого из молодежи. Мысленно проклиная себя на чем свет стоит, Мамонов кивнул: