— В том-то и фишка: чтобы заставить мужчину действовать немедленно, провокация должна быть тонкой, умной и хорошо просчитанной. Научиться этому невозможно, с этим надо родиться.
Лера заподозрила, что Крутов имеет в виду мамину горжетку.
— Василий Васильевич, вы сейчас о мужчинах вообще или о ком-то конкретном?
— Вообще. Прописная истина: качественный товар не нуждается в рекламе.
— Фу, как цинично, — поморщилась Лера, на что Крутов с едва уловимой грустью возразил:
— Что делать? Цинизм — это охранная грамота мужчины среднего возраста. Помогает смириться с тем фактом, что всех не осеменишь. Кстати, разве менее цинично оголять поясницу до копчика? Грудь до пупка? Поверьте, от этого спасает только здоровый цинизм.
— На смирившегося вы не похожи.
— Я? — Крутов весело расхохотался, продемонстрировав зубы бультерьера. — Тут вы правы! Я еще питаю надежду.
— Надежду всех осеменить?
Крутов на мгновение стал серьезным:
— Чур меня. Боже мой, Лерочка, вы сказочно хороши, — окончательно пришел в себя и принялся флиртовать любимец женщин, журналистов и электората, — не простил бы себе, если б не сказал вам этого. Лерочка, а давайте выпьем на брудершафт и перейдем на «ты».
— Можно попробовать, — пробормотала Лера. Щеки пылали — Крутов нравился ей все больше. Особенно это остро отточенное, похожее на клинок «Чур меня» — тайное оружие верных мужей, отцов семейств, монахов, девственников и жертв femme fatale.
Василий поднялся, с фужером в руке приблизился к пребывающей в полуобмороке Лере, они переплели руки и, глядя друг другу в глаза, как и предполагает отдающий глупеньким романтизмом ритуал, пригубили шампанское.
Призвав на помощь все силы, Лера под взглядом Крутова — взглядом бедуина — замерла, с нарастающей паникой ожидая поцелуя.
Поцелуй был неторопливым и поначалу вполне невинным. Лера не успела за себя порадоваться, как Василий, коротко вздохнув, обхватил ее губы своими.
Рот у Крутова оказался деспотичным и горячим, и в самый ответственный момент Леру охватила ни с чем несравнимая слабость, она услышала звон в ушах и свела глаза к переносице. Голова на безвольной шее откинулась, шляпа соскользнула на пол, обмякшая Лера стала сползать следом за шляпой и упала бы, если бы Василий ее не подхватил.
Лере показалось, что она открыла глаза сразу же, но взволнованная физиономия Крутова говорила о другом.
— Зачем же падать? — Змей-искуситель казался обескураженным. Такого эффекта от собственного поцелуя ему наблюдать еще не доводилось.
— Отгадайте, в каком ухе звенело?
— Что-что? — совсем растерялся Василий.
Силы быстро возвращались, и Лера даже позволила себе обидеться:
— Вы что, не знаете? Это же такая примета: звенит в том ухе, которое ближе к стене.
— И что? — по-прежнему не врубался Крутов.
— Я загадала желание, если бы вы верно назвали ухо, желание бы сбылось.
— И какое, могу я узнать?
— Какое ухо?
— Какое желание?
В течение последних тридцати минут единственным желанием Валерии было оказаться с Крутовым наедине в тихом месте, но признаться в этом — значит окончательно уподобиться Чижевской иже с нею.
— Какая теперь разница, если желание все равно не сбудется.
— Восхитительная чушь! И давно это с вами?
— По-моему, все дело в вас, Василь Василич. Вы на меня странно действуете.
— Вы на меня тоже, — пожаловался Василий, — между прочим, мы уже на «ты» перешли.
— Да?
— Что, повторим на брудершафт?
— Не стоит.
Атмосфера за столом неуловимо изменилась. Несмотря на брудершафт и демократичное «ты», несмотря на срывающийся голос, Василий замкнулся.
Одно из двух, тут же заключила Лера: либо у Крутова кто-то есть, и, значит, вовсе не из-за нее, Валерии Ковалевой, Василий отказался от охотницы, как он выразился, за головами Чижевской. Надо расспросить Бочарникову об одноклассничке, о его личной жизни. Не исключено, что Крутов связан обязательствами с какой-нибудь начинающей певичкой или балеринкой, на которых падки народные избранники и члены правительства, видимо, в силу сходства профессий.
Либо короткое помрачение все испортило.
«Дура, истеричка, — убивалась Лера, — такой вечер испортила. Теперь он решит, что у тебя падучая, и поостережется остаться на ночь».
Вот как раз чего меньше всего хотелось Василию, так это остерегаться. Он просто не хотел торопить события и сдерживался изо всех сил. Это был тот случай, когда лучше выдержать чувства, говорил он себе, чем недодержать, — как с шампанским. Если в спешке не выдержать технологию, напиток богов будет отдавать дешевой брагой. Крутову не хотелось, чтобы на пятом десятке его последняя (это был решенный вопрос) любовь отдавала дешевой брагой.
Пока Валерия предавалась запоздалому раскаянию, ужин подошел к концу.
Посетив дамскую комнату, Лера вышла из ресторана и поискала глазами Василия.
В ночном воздухе стоял ошеломляющий запах огурцов — прошел короткий дождь.
Сунув руки в карманы брюк, Василий и Влад бок о бок стояли у «фольксвагена» и с сосредоточенным видом рассматривали протекторы.
Брюки обтягивали соблазнительную пятую точку законодателя, даже в печальном свете электрических фонариков было отлично видно, что депутатский зад не уступает водительскому — задиристому и молодому.
В машине рядом с Крутовым временно ослабевший градус притяжения снова пополз вверх.
Видимо, флюиды Василий Васильевич использовал как индейцы охотничьи стрелы, и щедро приправлял их ядом кураре. Стрелы парализовали волю, мысли присмирели, сбились в кучу. Куда они едут — к ней или к нему, гадала Лера — идейная противница морального фастфуда.
Лера терпеть не могла дух распущенности, насаждаемый Голливудом. Во всяком случае, еще вчера терпеть не могла. Да что там вчера — еще два с половиной часа назад терпеть не могла.
Изредка бросая задумчивые взгляды на притихшую спутницу, Крутов пытался укрепить слабеющую волю, искал поддержку в мудрости царя Соломона и даже отыскал кое-что подходящее случаю: «Всякий торопливый терпит лишение». Притча подействовала на Василия успокаивающе.
«Не пригласит», — разочарованно констатировала Лера, когда «фольксваген» замер у дома.
— Спасибо за приятный вечер, — начала Лера, но Крутов не дал ей закончить благодарственный спич.
— Я провожу тебя. Мало ли, — аргументировал свой каприз Василий.
Выгрузившись из авто, Лера направилась по до рожке между скамейками к подъезду, Василий молча следовал в кильватере и оглядывался.