– Танечку только не пускай к Мадине – заразит, – Симка выложила на стол ключи, – мне часа должно хватить. А час ты продержишься – ручаюсь.
Антон холодно посмотрел в лисьи глаза.
«Продержишься»? Да что она об этом знает? Эти цивилы… словами разбрасываются, не понимая смысла.
– Я тебе пива куплю на обратном пути, если хочешь, – заискивающе улыбнулась Сима, инстинктивно почувствовав, что случайно задела темную сторону души соседа.
Вот только чем задела?
– Купи, – равнодушно бросил Антон.
Соседка повернулась спиной и удалилась, но от равнодушия Антона простыл след: соседкин зад (идеальный, как у Ким Бейсингер!) вроде как никуда не делся, остался в воздухе. Нет, правильней сказать – в атмосфере квартиры.
Вот только этого ему не хватало – запасть на такую инфузорию, даром что мать троих детей. Как только ее муж терпит?
А может, и нет у нее никакого мужа? Слишком уж похож этот тип на виртуальный персонаж. У него третья дочь родилась, а он… Стоп.
У Квасова точно с глаз упала повязка, и он после долгой болезни увидел свет.
При чем здесь дочь? Третья, она, может, и третья, только не у отца, а у матери, а это, как говорят в Одессе, две большие разницы.
Маня – бурятка, китаянка или кореянка – азиатка, словом, или вообще якутка. Таня – блондинка со славянскими чертами лица. Девочки не похожи друг на друга. Выходит, их было трое – отцов? По числу детей? Юн, Ворожко и еще кто-то.
Замечательно! Выходит, Витька не ошибся в своих подозрениях?
Серафима не проститутка, конечно, но весьма легкомысленная особа, что вполне соответствует имени: в переводе с древнееврейского означает «пламенная, жгучая»! К тому же у нее дурная наследственность, сама призналась – мать алкоголичка. Не говоря о том, что оставляет маленьких детей одних. Та еще мамаша.
И тут Антона поразила мысль: а что, если Симка бросила детей? Вот прямо сейчас – взяла и бросила? Навсегда… Сбежала к любовнику, например. Случаются такие истории в жизни, не часто, но все-таки. Нет, не может быть, она же без вещей ушла, напомнил себе Квасов.
А если вещи уже в такси?
С часто бьющимся сердцем Антон переоделся и, подгоняя мысленно лифт, поехал на девятый этаж. Что-то частым гостем он становится у этой непутевой Юн-Ворожко…
…Маня просияла лицом:
– Дядя Антон, здравствуй!
– Привет, – смущенно буркнул Антон, – мама попросила с вами побыть, пока она в банк сходит.
Девочка изучающе осматривала Антона.
– А ты сказал маме, что у тебя нет детей?
– А что, надо было?
– Надо было сказать. А то она подумает, что ты злой, а ты просто не умеешь с нами обращаться.
– Я рассчитываю на твою помощь, – признался ветеран.
– Не знаю, – Маня раздула щеки, – у меня очень много дел. Срочных.
– Ладно, показывай, где Мадина.
– Сначала вымой руки, – на правах опытной сиделки велела Маня, – Мадина еще дрыхнет.
Вымыв руки, Антон на цыпочках подкрался к двери и заглянул в детскую.
Поначалу Квасов увидел двуспальное широченное ложе и мысленно поморщился (такой сексодром – это даже не намек, это приглашение к действию), и только потом заметил кроватку. И то потому, что девочка завозилась и издала звук, который вполне можно было принять за писк новорожденного щенка.
Антон разглядел оливковое личико в обрамлении кружевного чепца и удивился, как быстро вырос ребенок. Вчера еще, кажется, был пятьдесят один сантиметр. А сегодня – вон, все пятьдесят пять! Если не пятьдесят семь.
Мадина активно крутила головой и кряхтела.
– Это она писает или какает, – ввела в курс дела Маня, – надо проверить. Ты помнишь, как менять памперс?
Квасов ощущал себя солдатом-срочником, которому командир объясняет тактику ведения ближнего боя за минуту до атаки.
– Нет, – прохрипел Антон, испытывая крайне острое и крайне позорное желание спастись бегством.
– Ничего, сейчас вспомнишь, – успокоила девочка, – только развернешь, и вспомнишь. Это у всех так бывает. Мама так говорит. Она тоже забыла, а когда я родилась, вспомнила. А потом снова забыла, а когда Динка родилась – снова вспомнила. Вот только я не успела тебя научить купать детей, придется сейчас учиться.
– Как купать? Зачем купать?
Квасов почувствовал подвох: его подло надули. Купание не входило в часовую программу присмотра за чужими детьми. Сима даже намеком не дала понять, что такое может случиться – девочке может понадобиться ванна.
Между тем кряхтенье перешло в вялое похныкивание.
– А это что значит? – опасливо поинтересовался Антон.
Маня подняла плечи, развела руки:
– Не знаю, может, есть хочет. Ты умеешь делать гренки с какао?
– Как – гренки с какао? Разве ей это можно?
– Ей нельзя, а мне можно.
– Об этом потом, – остановил девочку Квасов, – ты расскажи, что делать сейчас?
– Ну, как ты не понимаешь, она же мокрая!
Антон шагнул в комнату, как в клетку с тигром. Никакого азарта и куража, о которых рассказывают укротители, – паника, одна сплошная паника – вот что он испытывал.
Оставшееся время до прихода мамаши – Сима отсутствовала полтора часа – Антон провел как в кошмаре. Ужас заключался в том, что события не зависели от Квасова, его воли и желания. Антон ловил себя на мысли, что это не может происходить с ним наяву, это дурной сон, надо только заставить себя проснуться.
Маня занялась неотложными делами: принялась вырезать из маминой юбки цветы – давно хотела, да как-то руки не доходили.
Антон отнял у девочки ножницы, но было поздно: Маня успела вырезать цветок прямо… на том месте, на которое садятся.
В голове у Квасова все перепуталось, когда он увидел Симкину юбку. Смотрел на пеструю ткань, а видел соседку с затейливой дырой на причинном месте. Видение оказалось довольно навязчивым и не вполне приличным.
Не придумав ничего лучше, Антон сунул испорченную вещь в мусорное ведро и тут только вспомнил о больной старшей дочери Юн-Ворожко.
У Танечки температура поднялась до тридцати восьми, но старшая Симкина дочь держалась молодцом и даже успокоила, как могла, дядю Антона и попросила питье с лимоном.
Пока Антон выжимал лимон, ленивое вяканье Мадины переросло в уверенный рев.
Через полтора часа Антон валился с ног от бессмысленного топтанья по квартире: с орущей Мадиной на руках он искал и не находил Маню. Девочка будто провалилась сквозь пол.
Маню Антон нашел по жалостливому писку, который доносился из шкафа-купе. Одержимая жаждой творчества, Симкина средняя дочь сумела вскарабкаться на верхнюю полку, где лежали старые игрушки, а спуститься тем же путем побоялась.