– Марсик, охранник ты мой, умница моя.
Кот, урча, терся о тощие ножки старушенции, за что был обласкан костлявой артритной рукой.
– Здравствуйте, – прервал эту трогательную сцену Антон. – Вы не знаете, кто в сто седьмой живет?
– Я и живу, – отозвалась старушенция, запуская руку в сумку. – А вы кто будете?
– Я из пожарного надзора. Ваш балкон забит вещами – это запрещено пожарной безопасностью.
В душу Квасову закралось смутное сомнение: интернет-услуги как-то плохо вязались с горбатой старухой.
– Молодой человек, я живу одна, – сообщила старая женщина, продолжая шарить в сумке, видимо в поисках ключей, – как по-вашему, могу я тяжести таскать? Я не против, пришлите ко мне пожарную команду, пусть вынесут все на улицу.
– Мы подумаем над вашим предложением. А у вас Интернет есть? – все-таки спросил Антон.
– Как вы сказали?
Связка нашлась на дне сумки, старушенция с победным видом изъяла ключи, привычно перебрала и вставила в замок.
– Интернет, – неуверенно повторил Квасов. Нечего здесь ловить, это было заранее ясно.
Лифт неожиданно открылся, словно приглашая Антона – просто чертовщина какая-то! Квасову ничего не оставалось, как шагнуть внутрь.
– Это пожарное оборудование такое? – поинтересовалась вдогонку старуха, явно издеваясь.
Квасов обернулся:
– Что-то вроде того.
– Ну вот, привезете заодно и его – этот… Интернет. – Сморщенное лицо растянулось в улыбке, от которой бросало в дрожь – такой безжизненной она была, стертый временем рот прошамкал: – Не там ищете, юноша. Помните:
«От скорби происходит терпение, от терпения опытность, от опытности надежда».
– Не понял? – Антон почувствовал отчетливый толчок в грудь.
– Апостол Павел, Римские чтения. – Улыбка исчезла со старого лица, глаза смотрели с печалью. – Так вас ждать?
– Обязательно, – буркнул Квасов и с яростью вдавил кнопку первого этажа.
…Домой Антон вернулся в самом отвратительном расположении духа.
Во что втянула его анонимная Dana65?
Осторожно подошел к окну и выглянул во двор.
Чей-то малыш рылся в песочнице. Это показалось Антону подозрительным: накрапывал дождь.
По двору, задрав хвост, пронеслась такса, к подъезду подъехал автофургон с надписью «Бытовая техника». Из фургона выпрыгнули двое в комбинезонах – более чем подозрительно. Проверить бы у них документы.
Память флешбэком выбросила воспоминание: проверка документов на блокпосту, взрыв такого же фургона с трупами мирняка, разбросанные фрагменты тел в кровавых лужах…
Сердце Антона подкатило к горлу, воздух в легких кончился. Приступ тревоги маскировался под сердечный приступ – Квасов научился распознавать это состояние.
Вытирая пот с лица, открыл холодильник, глотнул водки прямо из горлышка, не чувствуя вкуса. Хотел выпить еще, но передумал.
Есть не хотелось, но Антон привык думать о еде как об антидепрессанте.
Постояв над открытым холодильником, пошарил взглядом по полкам: небогато, небогато…
Непритязательным Квасова назвать было нельзя, но готовить себе одному – увольте. Это уже культ себя, любимого, или еды – одно из двух.
Пару раз в месяц Антон варил себе борщ и считал себя жутко хозяйственным.
Весь период между борщами – как сейчас, питался полуфабрикатами, яичницей и омлетами во всевозможных вариантах: с помидорами, с сыром, с грибами, с зеленым горошком, с зеленью, с луком, с кабачками, с ветчиной, колбасой или салом, вызывая удивление окружающих. Не столько разнообразием омлетов, сколько отсутствием аллергии на них.
В данный момент завязываться с овощами было лень.
Антон выловил из пакета и разрезал вдоль ядреный бочковой огурчик, предусмотрительно купленный после дежурства в соседнем круглосуточном магазине. Батон сырокопченой колбасы нарубил неинтеллигентными кружками и в раздумье оглядел закуску.
Чего-то не хватало.
Не хватало лука.
Поставил на газ сковороду, порезал сало, нашинковал лук.
Простые повседневные действия понемногу успокоили, водка сделала свое дело, выключила активированный видением участок памяти, сердце постепенно возвращалось на место. Квасов сделал глубокий вздох: инвалид в тридцать пять лет, твою дивизию.
После второй командировки в горы Квасов попал на ускоренные курсы реабилитации по возвращению участников боевых действий к обычной жизни (они так это называют). Врач-психиатр – очаровательная молодая женщина, кандидат наук, на самом деле хотела помочь, просто у нее не было на это времени.
Так вот, докторша описала симптомы во всех подробностях и предупредила о возможных конфликтах с окружающими. Квасов еще тогда понял, что он больной на всю голову социопат. Ну и старался не разочаровывать цивилов…
Антон разжарил сало, разбил яйца и вооружился вилкой. Ел он исключительно со сковороды, презирая тарелки. Презрение относилось не столько к самим тарелкам, сколько к их мытью.
Когда бесформенные яичные лужи приобрели очертания добропорядочной глазуньи, в дверь позвонили.
Чертыхнувшись, Квасов крутанул газовую ручку и заковылял в прихожую, тайно надеясь, что ошиблись номером квартиры или за порогом окажется Саня с пивом и креветками. Креветки и пиво были бы очень кстати. Положа руку на сердце, Саня тоже был бы кстати.
Не повезло: нелегкая принесла эту чуму с девятого этажа – мать троих детей, будь оно все неладно.
– Здравствуй, Антон. – Симка осеклась, разглядев горящие голодным блеском глаза и вилку в руке соседа. Заготовленная ослепительная улыбка полиняла: сейчас этот людоед разделает на куски ее скромную плоть, дождется ночи и съест. Хотя нет. Вряд ли станет ждать ночи – вон глазищи какие заведенные.
– Привет, – буркнул Квасов, всем своим видом внушая гостье мысль, что она явилась не вовремя.
– Ты занят?
– Занят.
– Просто… – Симка с ужасом поняла, что забыла, зачем пришла к соседу. При одном взгляде на зверскую физиономию у кого угодно отказала бы память.
– Что? – недовольно поторопил Квасов, высматривая в соседке признаки демонизма. Не просто так повадилась, ох не просто…
Симка состроила трогательно-невинную физиономию, которую наверняка слизала у Мани, и прижалась задом к двери, укрепляясь в мысли, что напрасно она сунулась к соседу без милицейского наряда или бригады психоневрологического отделения.
– Мы это… мы с теткой приглашаем тебя с нами встречать Новый год, – вспомнила, к обоюдному облегчению, Симка.
Выражение лица Квасова изменилось: теперь он внимательно смотрел на Серафиму и явно размышлял о чем-то своем. Соображал, как быстрее и гуманнее умертвить жертву?