Под окном проехала машина, осветив ночь фарами.
Я не выдержала войны с подушкой и своими мыслями, включила свет и взялась за роман.
Рэй не простил Фраческе обмана, они не разговаривали, и, казалось, не было ни малейшего шанса на примирение.
Нет, это невыносимо!
Внезапно на меня напала уверенность, что я все проспала и продолжаю спать!
Какая-то сила подняла меня с постели и выгнала из дома.
Тишина и спокойствие ночи оказались полной мистификацией: все двигалось и звучало. Стоя на крыльце, я слушала, как ночь перешептывается с деревьями и цветами, трещат сверчки, сонно возмущается воробьиха – воспитывает мужа-воробья. Или несмышленого птенца.
Я запрокинула голову и посмотрела на небо. Звезд было мало, и все какие-то незнакомые, но и они посылали друг дружке сигналы – перемигивались.
Постояв минут двадцать, я уже собиралась вернуться в дом, когда за калиткой раздались осторожные, приглушенные травой шаги, мелькнула тень.
Меня как ветром снесло с крыльца.
Рванув калитку, я охнула и приросла к месту.
Несколько секунд мы стояли столбом – я и темная фигура с пугающим черным провалом вместо лица.
Фонари не горели – в Заречье такое случается.
В обманчивом ночном свете я рассмотрела, что голову человека укрывает бейсболка, но не это испугало меня. Прошло еще несколько секунд, пока я сообразила, что нос и рот незнакомца скрывает бандана, повязанная как у скотоводов Техаса или у бедуинов в пыльную бурю.
Вопль застрял в горле. Поняв, что закричать не смогу, я вцепилась в ночного гостя и потянула во двор.
Тут случилось неожиданное: человек ловко стянул через голову джемпер, оставив вещь у меня в руках, вывернулся и растворился в ночи прежде, чем я поняла, что спугнула автора куртуазных сочинений.
Я так и влетела в спальню к следователю: в халате, за которым нужен был глаз да глаз, с чужим джемпером на вытянутых руках.
Меня сотрясала нервная дрожь.
– Дима!
Щелкнул ночник.
– Что?
Тихомиров, щурясь от света, сел в кровати.
Всклокоченные волосы делали его таким милым! Моим!
– Я почти поймала его! Вот!
Комок трикотажа жег руки, я швырнула джемпер на стул.
– Ты открыла калитку?
– Да! – мелко трясясь, подтвердила я. Только сейчас, оказавшись в спальне с Тихомировым, я поняла, что это было не самое рациональное решение в моей жизни.
– Ты с ума сошла?
– Само вышло! – Зубы выстукивали дробь, руки дрожали.
Чего я действительно не понимала – как можно сделать своей работой вот такие встречи с преступниками, маньяками и насильниками?
– Все, все, Витюша, успокойся, – прошептал Тихомиров и притянул меня к себе.
– Дима!
Я устроила нос в ямку между грудными мышцами и разревелась.
И пока я ревела, произошло что-то хорошее, фантастически, сказочно хорошее. Сначала я почувствовала ласковые Димкины ладони на своих вздрагивающих плечах, потом беспорядочные поцелуи на висках. Потом мой шелковый халат – продукт китайской легкой промышленности – повел себя в высшей степени разумно: съехал сначала с одного плеча, потом с другого. Потом безвольно соскользнул к ногам. «Русский с китайцем – братья навек», – пронеслось в голове.
«Блатья. Китайцы не могут произносить нашу букву «р», – последняя умная мысль махнула хвостом на периферии сознания, пока ноги переступали шелковый сугроб.
Я стояла под душем и с пристальным вниманием читала наклейки на бутылочках: шампунь для нормальных волос с экстрактом пшеницы, гель для душа с протеинами и минералами. Не могут же мне сниться такие подробности! Или могут?
Интересно, мужчина в спальне – это реальность или сон? Или реальный сон? А может, сонная реальность?
Значит, так: сейчас вернусь в спальню и проверю, на месте ли Дима. Если на месте, то это – реальность. Хотя в то же время – это сон. Вообще, надо признать, я плохо понимала, где реальность переходит в сон.
Как все произошло – как получилось, что мы стали целоваться?
В памяти, как слайд-шоу, замелькали кадры: ночь, незнакомец с банданой на лице, Димина спальня, мои слезы и чуткий к мужским ладоням халат… С этого места воспоминания были обрывочными: близкие горячие губы, фантастические касания и полет в астрал…
Все произошедшее можно было описать, используя названия романов: «Бурная ночь», «Жаркий поцелуй», «Скрытая ярость», «Медовые поцелуи», «Огненное прикосновение»… Только выстроить названия в хронологическом порядке. Медовые поцелуи сменялись жаркими поцелуями и мешались с огненными прикосновениями. В конечном счете получилась бурная ночь. Пожалуй, только скрытой ярости не было. Была бесконечная, безграничная нежность.
Я выключила воду, завернулась в полотенце и заглянула в зеркало.
Уши все еще пылали – неудивительно – от того, что они услышали, могли вообще отвалиться: Тихомиров-то никакой не молчун, оказывается. Скрытый темперамент вырвался наружу! Губы до сих пор горели, кожа и все внутри еще отзывалось болезненным томлением. А лицо! Никогда еще я не выглядела такой откровенной самкой!
Стараясь ступать беззвучно, как Триш, пробралась в спальню.
– Ты почему крадешься? – раздался в темноте голос Тихомирова.
– Хотела проверить.
– Что проверить?
– Ты есть? – Я по-идиотски хмыкнула.
– Странно. Пока тебя не было, я тоже спрашивал себя: «Ты есть?»
– Мистика.
– Ничего подобного – реальность. Иди ко мне.
Да здравствует квашеная капуста!
Слава Всевышнему, что я не ящерица!
Свитер был черный, крупной вязки. Размер 48–50. От вещи исходил запах костра.
Тихомиров сложил вещдок в пакет, проверил запись на камере слежения – она ничего не прояснила и не добавила к моему рассказу. Ночь хранила анонима как темную силу, родную душу.
Утро мы встретили с Тихомировым в обнимку.
– Отдам свитер криминалистам, через пару дней мы будем знать о хозяине все. Или почти все. Кстати, ты в курсе, что Жуков работал в молодости на кафедре химии в университете?
– Да, – мне показалось, я разучилась дышать, – конечно, он рассказывал. И что теперь?
– А ничего – под суд пойдет.
– Ты же говорил, что в письмах нет состава преступления?
– Не волнуйся, есть много способов упрятать человека за решетку.
– Давай ты за что-то одно посадишь Жукова. Или за аферу, или за письма, только я сомневаюсь, что это он писал мне.