— А я буду вне себя от радости, если расскажешь правду о Картере Рейнолдсе. Откуда он узнал номер твоего телефона?
— Звонил маме.
— Значит, все эти годы они не теряли друг друга из виду?
— Вряд ли.
— Bay! До чего же интересно! Кстати, что она думает о таком внезапном припадке родительской любви?
Слоан была готова дать руку на отсечение, что реакция матери вполне предсказуема, но промолчала и подошла к автоответчику, яростно мигавшему красным огоньком. Устало усмехнувшись, она нажала кнопку воспроизведения. В комнату ворвался восторженный, совсем молодой голос матери. Именно это и ожидала услышать Слоан. Ничего не изменилось.
— Слоан, детка, это мама! Не представляешь, какой чудесный сюрприз тебя ждет! Но не стану портить тебе удовольствие раньше времени. Хочу, чтобы ты тоже порадовалась. Но так и быть, намекну. Тебе обязательно позвонит один человек. Необыкновенный! Постарайся связаться со мной, прежде чем поедешь сегодня на работу.
Второе сообщение было записано двумя минутами позже первого и тоже оказалось от Кимберли Рейнолдс.
— Солнышко, я была так взволнована, когда звонила, потому что у меня голова идет кругом. В «Эскаде» распродажа и полно народу, так что я пообещала Лидии остаться до закрытия и помочь. Только не звони в магазин, потому что Лидия расстраивается, когда служащие пользуются служебным телефоном, а ведь ты знаешь, какая ужасная у нее язва. Не дай Бог, у нее случится очередной приступ. Но и неизвестности я не смогу вынести, так что оставь сообщение на моем автоответчике. Не забудь.
Сара изумленно таращила глаза:
— Подумать только, она на седьмом небе!
— Естественно, — пожала плечами Слоан, ничуть не удивленная привычным наивным оптимизмом матери. Если верить свидетельству о рождении, именно Кимберли произвела на свет Слоан, но вопрос, кто кого воспитывал, оставался открытым. Весь город знал, что мать и дочь поменялись местами и Кимберли пришлось бы нелегко, не будь у нее решительной, волевой и очень рано повзрослевшей дочери. — А что тут необычного?
— Не знаю… просто подумала, что Ким, вероятно, затаила обиду…
Слоан театрально закатила глаза.
— Очнись! Мы говорим о моей мамочке, милой, беспомощной, до глупости доброй женщине, которая никому ни в чем не может отказать, боясь, что ранит чужие чувства или покажется грубой. Той самой, которая только что позволила этой негодяйке Лидии самым наглым образом заставить ее работать еще шесть часов сверхурочно. Это Кимберли, которая боится воспользоваться телефоном магазина из страха, что у старой ведьмы обострится язва! Та самая бедняжка, которая пятнадцать лет трудится до упаду за сущие гроши и привлекает в магазин больше покупателей, чем все остальные продавцы, вместе взятые!
Сара, любившая Кимберли как родную мать, сокрушенно вздохнула.
— Неужели ты действительно считала, что эта самая женщина, практически вырастившая тебя, способна затаить обиду на Картера Рейнолдса всего лишь потому, что он тридцать лет назад бросил ее, разбил ей сердце и ушел, даже не оглянувшись? — саркастически осведомилась Слоан.
Сара, смеясь, подняла руки.
— Сдаюсь! Ты совершенно права. Должно быть, на меня что-то нашло. Мгновенное затмение. Прости.
Слоан, удовлетворенная результатами своей обличительной речи, снова нажала кнопку воспроизведения. По-видимому, на этот раз Кимберли звонила всего за четверть часа до приезда дочери.
— Солнышко, это снова я. У меня перерыв, так что я звоню из того автомата, что в аптеке. Джесс сказал, что ты уже поговорила с отцом, так что я больше не опасаюсь испортить тебе сюрприз. Все время думаю о том, что именно тебе стоит взять с собой в Палм-Бич. Конечно, ты каждый отложенный цент тратишь на дом, но нужно позаботиться о новеньком, с иголочки, гардеробе. Не волнуйся, детка, к отъезду ты обзаведешься горой самой модной одежды. Я об этом позабочусь!
Многозначительно поглядев на Сару, Слоан включила перемотку. Стерла сообщения и снова включила автоответчик. И лишь потом набрала номер матери и, дождавшись длинного гудка, четко, раздельно выговорила:
— Привет, ма, это Слоан. Я действительно говорила с Картером Рейнолдсом, но никуда не еду. И не имею ни малейшего желания знакомиться ни с ним, ни с Парис. Я тебя очень люблю. Пока.
Она повесила трубку и обернулась к подруге.
— Погибаю от голода! — провозгласила она с таким видом, словно тема Картера уже исчерпана и возвращаться к ней не стоит, — Пожалуй, съем-ка я сандвич с тунцом. Хочешь, и тебе сделаю?
И, не дожидаясь ответа, направилась на кухню и принялась шарить в шкафах. Сара молча смотрела вслед подруге. Теперь, немного очнувшись от потрясения, она чувствовала, что не только сбита с толку, но и оскорблена до глубины души. Как могли Кимберли и Слоан столько лет скрывать от нее правду? Ведь ближе их у Сары нет никого на свете!
Своей семьи у Сары не было. Ее мать, донельзя распущенная, буйная хулиганка-алкоголичка, даже не заметила, что четырехлетняя заброшенная дочь почти все время проводит в соседнем доме. Сидя рядом со Слоан за старым кухонным столом с белой пластиковой столешницей и ножками из нержавеющей стали, Сара старательно училась рисовать толстыми фломастерами в книжках-раскрасках, которые подружка охотно с ней делила. Именно Ким осыпала похвалами первые работы девочки. На следующий год обе дружно отправились в детский сад, крепко держась за руки, гордые новыми яркими рюкзачками, купленными Кимберли. Вернувшись домой, обе торжественно предъявили рисунки с большими звездочками, нарисованными учительницей. Кимберли немедленно прикрепила скотчем к холодильнику листок с мазней дочери, и девочки побежали домой к Саре, чтобы похвастаться ее успехами. Но мать Сары, миссис Гиббон, небрежно бросила рисунок девочки на неубранный стол, прямо на мокрые пятна от виски. Когда Слоан попыталась рассказать о звезде, она велела девочке заткнуться и принялась оскорблять дочь самыми грязными ругательствами, пока не довела до слез. Но Слоан не растерялась и, как ни странно, ничуть не испугалась. Просто схватила рисунок и, взяв Сару за руку, повела к себе.
— Сарина мама никак не найдет места для картинки, — объяснила она Кимберли едва слышным дрожащим голосом, в котором, однако, прорывались свирепые нотки, так что Сара удивленно поглядывала на подружку. Взяв скотч, Слоан прикрепила рисунок Сары рядом со своим.
— Устроим настоящую выставку, ладно, мамочка? — догадалась спросить она, прижимая ладошку к клейкой ленте.
Сара затаила дыхание, испугавшись, что миссис Рейнолдс не захочет видеть в своем доме чьи-то чужие рисунки, но Кимберли только улыбнулась, обняла малышек и объявила, что это прекрасная идея. И ее благородный поступок навеки отпечатался в памяти Сары, потому что с того времени она больше никогда не испытывала одиночества. Еще не раз мать девочки унижала и даже била ее. Еще не раз Слоан приходилось быть свидетельницей бесчеловечного обращения с подругой и становиться на ее защиту, превозмогая слезы и страх. Еще не раз у Кимберли находились для девочек слова утешения, а то и одинаковые подарки, которые зачастую были ей не по карману. Но в тот день Сара в последний раз чувствовала себя беспомощной пылинкой в жестоком, бессмысленном мире, где у всех, кроме нее, было у кого поплакать на плече.