Что бы ни говорил Петр Ефимыч, любовь к Вере не отдалила Саню от Вадима. Он так же нуждался в Вадиме, как Вадим в нем. Только с ним он мог быть до конца откровенным, только с ним мог вести себя совершенно свободно, без оглядки. Им по-прежнему было интересно вдвоем, каждый спешил поделиться чем-то важным с другим, тем, что волновало, мучило, наводило на размышления, заставляло радоваться и мечтать. Они понимали друг друга с полуслова, с полувзгляда. Вряд ли родные братья могли быть более близки, чем они.
Два обстоятельства омрачали в ту пору жизнь Вадима. Первое — это то, что Петр Ефимыч с каждым днем становился все более нервным, раздражительным.
— Неприятности на работе, — говорил он в ответ на заботливые расспросы жены и сына.
Его объяснения были вполне правдоподобны: власть все время менялась, и партийных чиновников лихорадило. Но вскоре в квартиру Березиных стали наведываться какие-то странные типы. Одеты они были прилично, приезжали обычно на черных «волгах», разговаривали вкрадчивыми голосами, что-то пространно обсуждали, долго прощались в коридоре, тряся отцу руку. Со стороны казалось, что отец и его знакомые оставались довольны друг другом, однако после таких посещений Петр Ефимыч еще долго находился в тревожном состоянии. По каким-то случайно услышанным обрывкам фраз, по общему поведению этих людей, то ли просто по наитию Вадим догадался, что отца втянули в незаконные махинации.
Своими догадками он поделился с Саней у себя дома, как раз после очередного визита неприятных посетителей.
— Не нравится мне все это, — выслушав его, сказал Саня. — Думаю, тебе надо с отцом поговорить. Я, конечно, больше о тебе беспокоюсь. Такие связи опасны для всей семьи.
— Правильно, поговорю с ним, — решил Вадим, — пусть объяснит, какие у него могут быть дела с подобной публикой.
Объяснение было бурным. Петр Ефимыч и без того был сильно не в духе. Сане было слышно, как за стеной спорили отец и сын одинаково низкими рокочущими голосами.
— Я и так верчусь как белка в колесе, и все для семьи! — возмущался Петр Ефимыч. — А тут является любимый сын и осуждает меня за то, что я пытаюсь обеспечить его будущее. Было бы намного лучше и правильнее, если бы ты мне помогал.
— Я в состоянии сам о себе позаботиться! Такой ценой мне ничего не нужно. Пап, ты что делаешь? Свяжешься с ними, потом не распутаешься!
— Не надо меня учить, Вадим. Ты уже достаточно взрослый и умный, чтобы поддержать отца, а не читать ему нравоучения.
— Я готов тебя поддерживать в чем угодно, но не в связях с такими людьми!
— Готов? Разве у тебя есть время на родителей? Ты постоянно занят своими друзьями!
Вадим пулей вылетел из кабинета отца, прервав таким образом опасный разговор. Он испугался, что Саня все слышал и что за последней фразой могло последовать продолжение. Саня хотел сделать вид, что не слышал ничего, но притворщик из него был никудышный.
— Проклятье! — Вадим хватил кулаком стол, и деревянная столешница треснула. — Сань, не обращай внимания, он чем-то расстроен, в запале и не такое может сказать.
— Да не думай ты об этом. Меня пугает совсем другое. Обещай мне, что ни в какие незаконные дела встревать не будешь, сколько бы отец не просил! И всегда будешь советоваться со мной, прежде чем что-то предпринять. О какой помощи он говорил? Нет, определенно мне все это не нравится. Вот уж, действительно, не было печали…
Мало Вадиму было неприятностей, а тут еще Вера начала чудить. В первые месяцы пребывания в Ленинграде она относилась к Вадиму с большим доверием. Он заботился о ней и развлекал ее, когда Саня был занят, ходил с ней по музеям, учил водить машину. Вера охотно принимала его опеку и сама старалась быть ему хорошей подругой. Но в последнее время она внезапно к нему переменилась, стала его избегать, часто встречала с открытой враждебностью и отказывалась от его помощи. При Сане она сдерживалась, вероятно, памятуя о его реакции на ее давний выпад против Вадима, но стоило ему отвернуться, и она вновь смотрела на Вадима тигрицей. Вадим страдал от такого отношения, потому что преклонялся перед ней из-за ее красоты и в первую очередь из-за того, что она была невестой его горячо любимого друга и брата, но готов был сносить все безропотно, просто старался теперь реже попадаться ей на глаза, следил за ней издали, так, чтобы она его не увидела, но стоило какому-нибудь разбитному и уверенному в себе искателю приключений подкатиться к девушке с разного рода предложениями, как возле нее, будто из-под земли, вырастал Вадим, глядя на которого незадачливый ухажер понимал, что приключение может оказаться весьма болезненным. Очень скоро весь университет был в курсе, что подходить к Вере — опасно для здоровья.
Иногда она без видимой причины становилась с ним ласкова, как прежде, при этом смотрела на него печально, словно сама сожалела о том, что позволяла себе быть грубой, однако стоило Вадиму воспрянуть духом, как она снова набрасывалась на него фурией.
— Не смей за мной следить! — кричала она и топала изящной ножкой, обутой в сапожок. — Что ты ходишь за мной? Я не нуждаюсь в твоей защите!
— Верушка, не сердись, — просил он, обращаясь с ней терпеливо, со всей кротостью, на какую был способен, — садись в машину, поедем к Сане, он тебя ждет.
— Не хочу я к тебе в машину, — заносчиво отвечала она, — я поеду в метро.
— Хорошо, я поеду с тобой. Нельзя тебе одной. Саня просил тебя привезти. Он с меня голову снимет.
Фыркая и сводя шелковистые терракотовые брови, она все-таки садилась в машину рядом с ним. Они ехали на проспект Мечникова, где работал Саня, снег лепился на ветровое стекло, стучали «дворники», в машине было тепло и слегка пахло бензином вперемешку с духами Веры. Вадим напряженно вглядывался в снежную круговерть, а Вера изучала его сбоку отчужденным, непримиримым взглядом из-под мохнатых ресниц; у ее раскрасневшейся с мороза щеки дрожали огненные завитки, сердито трепетали ноздри маленького носа; он изредка ловил ее взгляд и виновато улыбался.
В отчаянии от ее неприязни он несколько раз порывался поговорить с Саней, попросить его, единственного человека, чье мнение имело для Веры значение, объяснить девушке, что Вадим для ее с Саней счастья угрозы не представляет. Скорее всего, считал Вадим, нелюбовь к нему Веры происходила оттого, что Саня проводил с ним много времени, которое Вера считала по праву принадлежащим только ей одной, и ни с кем этим временем делиться не собиралась.
Он долго и мучительно готовился к разговору и однажды решился:
— Сань, не знаю, как тебе сказать… Да отложи ты книгу, мне с тобой надо серьезно поговорить.
Саня тотчас закрыл книгу и усадил его напротив себя.
— Говори, — сказал он.
— Ты понимаешь… Вера… короче, — она меня не любит. Прямо до дрожи. Не знаю почему. Так мне от этого плохо, что и выразить не могу. Ты бы поговорил с ней. Только не ругай, а то еще хуже будет. Растолкуй ей как-нибудь, что она не права.