Они вышли к реке, и Саня сказал:
— Скидывай свою амуницию, будем жижу отстирывать, а то мамка заругает.
Одежду выстирали и разложили сушиться на прогретой корме баржи, торчащей из воды. Потом выкупались у берега, в голубой прозрачной воде, и сели обсыхать на песке. Было тепло и безветренно. На недвижной поверхности реки дрожал огненными бликами солнечный свет. Полуденный лес на другом берегу подернулся знойной дымкой, зыбился и струился в неверном горячем мареве.
— Ты в школе какой предмет больше всего любишь? — спросил Саня.
— Математику и физику, а ты?
— Я биологию люблю и химию, еще литературу.
— Книги я тоже читать люблю, только не романы всякие душещипательные, а фантастику и приключения.
— Да ну! — обрадовался Саня. — Айзека Азимова читал?
— Читал — «Конец вечности». Еще я Кларка люблю, Стругацких, Ефремова. Да всех не перечесть.
Они разговорились, увлеченно обмениваясь впечатлениями о прочитанном, и проговорили долго, не замечая, как летит время, что-то неожиданно вспоминая и перебивая друг друга.
— Сходим вместе в библиотеку? Посоветуешь, что взять почитать, — предложил Саня.
Вадим уже смотрел на него с обожанием. Впервые он был кому-то интересен, причем не взрослому, не родственнику, а мальчику одного с ним возраста, да еще такому сильному, такому классному, поверить невозможно! Он не насмехался над Вадимом, не дразнил, слушал его серьезно и даже спрашивал его совета.
— Сань, а что ты делал на болоте? — осмелился задать вопрос Вадим.
— Пичугу одну высматривал. Она поет хорошо. Я люблю слушать, как птицы поют.
Вадим встрепенулся:
— У меня дома тоже птичка есть — зеленушка. Она в клетке сидит и очень красиво поет. Мне ее папа купил.
На этот раз Саня его не одобрил.
— Нет, — покачал он головой, — птицу в клетке держать нельзя.
— Почему? — удивился Вадим. — Многие держат.
— Глупые, потому и держат, — убежденно сказал Саня. — Лесной певец в лесу должен петь. Птицы ведь тоже по-разному поют. На воле она жизни своей маленькой радуется, солнцу красному. А что она тебе в клетке споет? Ты ее тоску, тревогу слышишь каждый день. Разве это хорошо?
— Нет, плохо, — пролепетал Вадим, чувствуя себя преступником.
— Ты подумай, к примеру, — продолжал Саня, — сможет тебе папа купить закат солнца? Или вон, смотри, — рыба плещется, словно в серебре. Не сможет. Вот так и это. Природы руками не ухватить. Ты понимаешь, о чем я?
— Понимаю, — усиленно закивал Вадим. — Я как приеду домой, сразу птицу выпущу.
— Правильно, отвези подальше в лес и выпусти. Пусть себе радуется.
— Вади-им, — донесся издалека голос бабушки, — ты где?
— Я на берегу, ба!
— Сиди тут, я сбегаю скажу, что ты со мной, — сказал Саня. — Надо подождать, пока твоя одежда высохнет. Не стоит им говорить, что ты тонул, напугаем только.
— Бабушка Дуся, — позвал он, появляясь в поле зрения Евдокии Федоровны, — мы с Вадимом здесь, на берегу, загораем.
— Саня, ты, что ль? Вот славно! Ты уж за ним присмотри, золотко, а то, может, уговоришь его прийти поесть. Он у нас не ест ничего, отощал совсем. И сам с ним приходи.
— Не, баб Дусь, я не приду. Спасибо. Но за него возьмусь. Вы не беспокойтесь.
Саня вернулся к Вадиму и сказал:
— Бабушка говорит, ты плохо кушаешь?
— А что? — сразу насупился Вадим.
— Как это «что»? Я тебя завтра с собой на рыбалку хочу взять, а перед рыбалкой надо весь день хорошо кушать, а то начнешь животом урчать и всю рыбу распугаешь.
— На рыбалку?! — глаза у Вадима засияли предчувствием невероятного счастья. — Ты, правда, меня возьмешь? — Он вдруг забеспокоился. — А я рыбу ловить не умею.
— Это дело нехитрое, научу. Сейчас иди пообедай, а потом пойдем червей копать.
Вадим живо оделся. Рубашка и брюки были еще влажными, но выглядели сухими. Саня сказал:
— Ты часика через два подходи к нашему дому. Видишь, вон тот, с белым забором. Запомнил?
Еще бы не запомнить! Вадим смотрел вслед Сане, как он идет по мосткам, вдоль канала, мимо похожих друг на друга уютных изб, сложенных из толстых бревен, огороженных частоколом, — у каждого забора скамеечка под сенью тополей и берез, — и думал, что Свирица — самое восхитительное место в мире.
Дома Вадим набросился на еду с таким аппетитом, что Лариса поразилась:
— Что за чудеса! Будто подменили ребенка. Вадинька, осторожно, щи очень горячие.
— Мам, я с мальчиком одним познакомился, — возбужденно говорил Вадим, энергично орудуя ложкой и закусывая горбушкой черного хлеба. — Его Саней зовут. Завтра мы с ним на рыбалку идем.
— А это не опасно? — осторожно спросила мама. — Не дай бог, в воду упадешь.
— Не беспокойся, Ларочка, — вмешалась бабушка, — с Саней его куда угодно можно отпустить. Парнишка — чистое золото. Марфушке, страдалице, хоть с внуком повезло. Дочка ее, Женя, родами померла, сразу после того, как Саней разрешилась, а отец его, Юрка, с горя запил, а через год и вовсе спился. Так по пьянке и пропал человек. Они тогда с Ванькой Лыковым за язем на Ладожское озеро поплыли. На озере ветер, шторм, а им все трын-трава, потому как пьяные оба были. Так вместе и утопли. Саня круглым сироткой остался. Марфушке мы всем миром помогали мальца растить — он и вырос всем на радость. Марфа с ним горя не знает. Он ей сызмальства по дому помогает. Утром выйду к каналу за водой, а он уж с ведрами бежит. В магазин ходит, в покос один управляется; если кому подсобить надо — мимо не пройдет. Как соберется за покупками, никогда не поленится, прибежит и спросит: «Баба Дуся, вам что из магазина принести?»
— Так это Женин сын? — горестно воскликнула Лариса. — Я его совсем маленьким видела. Бедный ребенок. Женя такая красивая была, добрая. Как жестоко обошлась с ней судьба!
— Да, не пришлось ей на сыночка порадоваться. Он и учится хорошо. Ребята его уважают, и старшие и младшие, в классе старостой выбрали. Повезло нашему Ваде, что Саня его привечает. С ним не пропадешь. Ты кушай, кушай, стынет все.
Вадим словно окаменел, не донеся ложку до рта, и щи капали с ложки в тарелку. То, что Саня был сиротой, поразило его в самое сердце.
Из спальни, кряхтя и отдуваясь, выбрался дед, Николай Лукич. Он был старше бабушки почти на двадцать лет — ей было под семьдесят, а ему уже под девяносто. Очень старый и грузный, он почти не вставал с постели, выходил только к столу, да иногда сидел на крыльце, дышал воздухом. Кроме Ларисы у них с бабушкой было еще две дочери, все жили в разных городах и по очереди наезжали к родителям. Дед был человеком властным и строгим, но к внукам относился с нежностью, особенно к Вадиму, единственному мальчику в роду.