— Я тебе больше не дочь, — сказала она чужим голосом. — У меня нет родителей. Я ухожу от вас к мужчине, которого люблю.
— К кому? — опешил я. — К Васе?
Она зло расхохоталась. Мне не доводилось слышать, чтобы моя дочь так смеялась.
— Она уходит ко мне, — раздался у меня за спиной голос, который я узнал мгновенно. Меня прошиб холодный пот. Я как и в первый раз ощутил дыхание тлена и что-то неимоверно давящее, тоскливое.
Я медленно повернул голову, все еще надеясь, что ненавистный голос мне померещился, но нет — это был он, Себ, во всем блеске своего гибельного обаяния, сарказма, сокрушительного притяжения всех низменных соблазнов, он был стихией разрушения, апофеозом зла.
Я закричал и отшатнулся, ужас пронзил меня с головы до ног.
— Прочь, демон, — задохнулся я, отгораживаясь от него руками. Меня трясло, я еле выговаривал слова. — Я перекрыл тебе доступ в наш мир, как ты здесь оказался?
— Жалкий, презренный червь, — зашипел он мне в лицо, словно огромная черная змея. Глаза у него занялись огнем, и чем больше он свирепел, тем огонь этот светлел, пока не раскалился добела, как металл в тигле. — Ты стоишь того, чтобы превратить тебя в кучку пепла. Я ведь сказал тебе, что за обман придется платить. Для начала я заберу твою дочь, а после придумаю для тебя самую мучительную казнь.
— Ты ждал девятнадцать лет? — беспомощно пролепетал я, плохо соображая, что говорю.
— Глупец, что значат для бессмертного девятнадцать лет? Бестолковый, дрянной человечишка. Ты равняешь меня с собой? Кого ты хотел перехитрить, ничтожный слизняк?
Он подошел к Лизе и властно обнял ее одной рукой, другую положил ей на грудь и сделал это на редкость непристойно, как обращаются с продажной девкой. Лицо у него при этом было циничное, губы искривила грязная улыбка.
— Справная деваха, молочная, откормленная, ты хорошо за ней смотрел, молодец! Есть чем позабавиться. Ты хочешь ублажить меня, Лиза?
Моя девочка, невинная, чистая душа обняла похабника и прижалась к его груди с выражением счастливого ожидания на лице. Он стал грубо ласкать ее, целовать и раздевать на моих глазах, его руки бесстыдно сновали по ее телу, она отвечала ему сладострастными телодвижениями, еще немного, и они совокупились бы у меня на глазах. Представьте чувства отца при подобном зрелище.
Я бросился к ним, пытался вырвать ее из объятий негодяя. Он оттолкнул меня одним неуловимым движением руки, достаточным, чтобы я врезался в стену и долго потом приходил в себя.
Тогда я подполз к ногам Лизы, умолял, плакал, просил не уходить с Себом, но она была отравлена, околдована, ничего не воспринимала, неистово льнула к развратнику и вместо ответа ударила меня ногой в лицо. Все, что было в прошлом, стало ей ненавистно, даже мать. Я позвал Галину, не объясняя, кто такой Себ, надеялся, что она повлияет на дочь. Лиза наговорила ей ужасных, грубых, оскорбительных вещей, я не хочу сейчас этого повторять. У бедняжки Гали и без того было больное сердце, а тут от потрясения у нее случился жесточайший приступ.
— Чего ты хочешь?! — в истерике закричал я Себу, поддерживая бесчувственную жену. — Решил извести мою семью?
— Ступай к пианино и открой врата, — приказал Себ. — Потом ты принесешь мне книгу, как обещал. Я знаю, ты спрятал ее в одном из храмов, которыми забит этот мерзкий городишко. Только после этого получишь обратно дочь и займешься здоровьем жены.
Я умолял его позволить вызвать к Гале врача, но он был непреклонен. Ноги у меня подкашивались, не помню, как я добрался до кабинета, в голове был полный сумбур. И все же магическая пьеса плотно сидела в памяти, мало того — ее помнили мои пальцы.
Я начал играть. Что-то было сводящее с ума в этой проклятой музыке, отчего я забыл жену, Лизу, нависшие надо мной несчастья, слился с роковыми звуками воедино и открыл портал. Комната поплыла, стены перекосились, прямые линии сломались, потекли, вновь повеяло затхлостью и холодом, до меня донеслись издалека какие-то хриплые голоса.
Себ с Лизой были рядом и наблюдали превращения.
Когда зыбкое кружение мало-мальски устоялось, Себ сказал:
— Иди за книгой, а я пока забираю твою дочь с собой. Так что не пытайся снова закрыть врата, иначе она уже никогда не сможет вернуться.
Я поспешил к Гале, но поздно — оставленная без всякой помощи, она умерла. Эта внезапная, совершенно непредвиденная смерть вслед за бегством дочери подорвала мои силы. Я упал на пол и пролежал в беспамятстве остаток ночи. Утром домработница нашла в доме два бездыханных тела и подняла тревогу…
— Книгу вы все-таки не отдали, — перебил Максим, чтобы сократить рассказ Веренского.
— Я провалялся в больнице целый месяц. Вернулся домой другим человеком. За книгой на сей раз я честно собирался сходить, но тут появился Сила Михалыч…
— Я убедил Леонида Ефимыча не отдавать книгу, — вмешался Михалыч. — Себ лжет и не вернет Лизу, она тот же ключ, что и книга. Он понимает, что мы, служители света, сделаем все, чтобы закрыть страшную дверь, и хочет на случай нашего успеха иметь орудие возврата.
— А что случилось с пианино, почему оно утратило естественный звук?
— Проход слишком долго оставался открытым, деформация коснулась всего, что попадает в зону расширяющейся дыры. Закрыть ее с помощью второй пьесы уже не удастся, единственная возможность — восстановить гармонию в том звене, с которого она начала разрушаться. Понимаешь, это вроде как цепная реакция.
— Тогда почему Себ просто не уничтожил пианино? Ведь это и есть главное звено.
— Сложный вопрос. Он потребует длительных объяснений. Если вкратце, то пианино уничтожать сейчас нельзя, оно с момента открытия портала тесно связано с потусторонним миром, уничтожение пианино может привести к непредсказуемым последствиям и потрясениям как в том, так и в этом мире. Думаю, этого никто не может пока просчитать, поэтому тронуть инструмент Себ не решается.
А вот книгу надо бы уничтожить немедленно, но Леонид Ефимыч почему-то уперся и не хочет отдать ее даже мне.
— Нет-нет! — сорвался на крик Веренский. — Неужели непонятно? Себ узнает, что книга больше не существует, и заберет Лизу навсегда. Он все знает, все чует, с ним нельзя юлить, я получил слишком горький урок. Я никогда и никому не скажу, где я спрятал книгу!
— Вы допускаете страшную ошибку! — Михалыч рассердился. — Себ давно охотится за книгой, еще со времен старого графа и в конце концов до нее доберется каким-нибудь способом.
История повторилась. В первый раз, с целью завладеть книгой, он похитил Аделаиду, дочь графа, но тот, вместо того чтобы расстаться с рукописью, покончил с собой. Возможно, нервы старика не выдержали сцены совращения, какую видели вы, ведь нравы тогда были намного строже. Теперь мне стало ясно, почему до нас дошел его опасный труд, он просто не успел его уничтожить, и книга осталась лежать там, где он ее спрятал.