Элен Деверне сидела на измятой постели среди атласных подушек, с восхищенной улыбкой глядя на бронзового от загара, мускулистого Стивена Дэвида Эллиота Уэстморленда, графа Лэнгфорда, барона Эллингвуда, пятого виконта Харгроув, виконта Эшбурна, который, работая плечами, натягивал рубашку, всю в оборках, снятую им накануне вечером и брошенную в ногах кровати.
— Ну что, сходим на следующей неделе в театр, как договорились? — спросила она.
Доставая шейный платок, Стивен удивленно посмотрел на нее.
— Разумеется. — Он повернулся к зеркалу над камином и стал ловко укладывать в тончайшие складки нежный белый шелк вокруг шеи. — А почему ты спрашиваешь? — удивился он, глядя на ее отражение в зеркале.
— Потому что на следующей неделе начинается сезон [1] и приезжает Моника Фицуеринг. Мне сообщила об этом наша общая парикмахерша.
— Ну и что? — спросил он, не моргнув глазом. Элен, вздохнув, повернулась на бок и, облокотившись на подушку, с искренним огорчением проговорила:
— Я слышала, ты наконец решился сделать Монике предложение, которого они с отцом ждут вот уже целых три года.
— Ах, вот оно что! — произнес он небрежно, однако слегка поднятая бровь красноречивее всяких слов говорила о том, что Элен не следовало затрагивать эту тему.
О том же свидетельствовало и выражение его лица, однако Элен подумала, что их многолетняя и такая приятная для обоих связь дает ей право открыто выражать свои чувства.
— Насколько мне известно, ты не раз готов был ублажить предложением руки и сердца не одну жаждущую выйти замуж особу, но я никогда не спрашивала тебя об этом.
Не ответив, Стивен подошел к постели, невольно залюбовавшись Элен. Ну разве можно сердиться на такую прелесть?
Элен и в самом деле была ослепительно хороша, ее длинные золотистые волосы рассыпались по соблазнительной груди и изящной спине. Красота в ней сочеталась с умом, непосредственностью, изысканностью. В общем, о такой любовнице мог мечтать каждый мужчина.
Она была слишком практична, чтобы надеяться на брак с ним, понимая, что это абсолютно нереально для женщины в ее положении, и в то же время слишком независима, чтобы всерьез и надолго связать себя брачными узами, — и то, и другое лишь укрепляло их отношения. Так по крайней мере думал сам Стивен.
— А теперь ты хочешь, чтобы я подтвердил или опроверг слухи о том, что собираюсь жениться на Монике Фицуеринг? — спокойно спросил он.
Элен ответила ему ласковой соблазнительной улыбкой, неизменно вызывавшей в нем желание:
— Да, хочу.
Стивен смерил ее долгим взглядом и наконец произнес:
— Допустим, это правда. Что тогда?
— Тогда, милорд, скажу вам, что вы совершаете большую ошибку. Все, что она может предложить тебе, — это свою красоту, свое происхождение, может подарить тебе наследника. Но у нее нет ни твоей силы воли, ни твоего ума. Возможно, она станет заботиться о тебе, но никогда не поймет. Тебе будет с ней скучно даже в постели, начнутся ссоры, взаимные упреки, обиды.
— Спасибо, Элен. Пожалуй, мне здорово повезло, что ты проявляешь такой живой интерес к моей личной жизни и готова поделиться со мной своим опытом.
От его сарказма ее улыбка стала не такой уверенной, но все же не исчезла.
— Вот видишь, — мягко заметила Элен, — я поняла, что ты сердишься на меня, но не придала этому особого значения, а Моника Фицуеринг была бы в шоке от подобного тона.
— Прошу извинить меня, мадам, — с легким поклоном язвительно произнес Стивен, — если мой тон показался вам недостаточно вежливым.
После неудачной попытки схватить Стивена за рукав и усадить на постель рядом с собой Элен отказалась от этой мысли, однако тему разговора не сменила, только просияла улыбкой, стараясь остудить его гнев.
— Невежливый тон? Упаси Боже, Стивен. Напротив. Твой тон обычно прямо пропорционален раздражению. Чем больше раздражение, тем вежливее тон. А уж когда ты доходишь до точки кипения, твоя вежливость и корректность не знают границ. Они вызывают тревогу. Даже страх.
Как бы в подтверждение своих слов Элен поежилась, и Стивен невольно улыбнулся.
— Но я знаю, — сказала она все с той же обворожительной улыбкой, — что делать, когда ты сердишься… — У нее перехватило дыхание, потому что в этот момент большая рука Стивена скользнула под простыню и легонько сжала ее груди.
— Просто хочу согреть тебя, — сказал он, а она обвила его шею руками и крепко прижала к себе.
— И отвлечь от тягостных дум?
— Ну, для этого достаточно подарить тебе красивую шубку.
— Чтобы согреть меня?
— Нет, отвлечь, — сказал он, прильнув к ее губам, и тут они занялись самым приятным делом на свете, которое и греет, и отвлекает.
Было уже почти пять часов утра, когда граф снова оделся.
— Стивен? — сонно шепнула Элен, в то время как он запечатлел на ее челе прощальный поцелуй.
— Да, дорогая?
— Хочу тебе кое в чем признаться.
— Никаких признаний, — заявил Стивен. — Ведь мы договорились с самого начала. Никаких признаний, никаких упреков, никаких обещаний. И нас это вполне устраивало.
Однако сегодня Элен это не устраивало, хотя возразить ей было нечего.
— Признаться, я ужасно ревную к этой Монике Фицуеринг.
Стивен досадливо вздохнул и выпрямился, приготовившись выслушать излияния Элен, разумеется, без особого восторга, о чем свидетельствовали его слегка приподнятые брови.
— Я понимаю, тебе нужен наследник, — начала она, скривив свои полные, чувственные губы в некое подобие улыбки. — Но что тебе стоит выбрать женщину чуть-чуть похуже меня? Чуть-чуть посварливее. И чтобы нос чуть-чуть крючком или маленькие-премаленькие глазки. Вот тогда бы я не возражала.
Стивен усмехнулся, но, решив раз навсегда закрыть этот вопрос, сказал:
— Моника Фицуеринг для тебя неопасна, Элен. Уверен, она знает о наших отношениях и не станет вмешиваться.
— Откуда такая уверенность?