— Вовсе нет! Вот только… просто у меня — полный раздрай.
— Чашка кофе — больше я ни о чем не прошу!
— Ну хорошо, хорошо.
Договариваемся о встрече в «Старбакс», на углу Тридцать третьей и Парк-авеню, в шесть вечера.
Но зайдя через шестьдесят минут в кафе, понимаю: Дебби требуется большее, чем просто чашка кофе на скорую руку. Она целует меня в губы, взасос, прижимает к себе. Теребит пальцами мои волосы, влюбленно улыбается. Когда садимся за столик, сильно сжимает мне руку, чем пугает до смерти.
— Знаешь, а я подумала, ты из города уехал, или типа того, — сообщает Суарес.
Осторожно высвобождаю ладонь.
— После похорон Айвана возникли кое-какие сложности.
— И рассказываю о том, как меня изгнали из квартиры, как потерял работу телефонного продавца.
Неожиданно Дебби вновь стискивает мою ладонь в своей руке:
— О, мистер Эй… Нед… мне так хреново… Как узнала жена?
— Ну, на мне… э-э… в общем, остались кое-какие следы.
Дебби нервно хихикает:
— Да-да, понимаю… Это все я виновата. Но никак не могла устоять…
— Дебби…
— Теперь понятно, почему тебя так сложно было найти. Где живешь?
— В квартире однокурсника.
— Знаешь, если нужна квартира, всегда можешь остановиться у меня. Рауль спрашивает про тебя каждый день. Говорит, ты ему помог уроки сделать. Знаешь что, ты ему правда сильно понравился. Все время пристает, когда увидит тебя снова…
Молчу. Отвожу взгляд, рассматриваю столик, чувствую себя просто ужасно. Внезапно лихорадочная тирада Дебби прерывается, в глазах — слезы:
— Я позорю тебя… и себя…
— Никого ты не позоришь!
— На твоем месте мне бы подумалось: женщина умоляет так, будто у нее нет никаких шансов…
— Я совсем так не думаю.
— Ну, зато я так считаю! Ведь с тех самых пор, как моему засранцу-муженьку прострелили башку три года назад, у меня никого, никого в постели не было. Даже на одну ночь. Пока не появился ты. И знаешь… — продолжает она чуть-чуть тише, — я, блин, всегда была влюблена в тебя по уши, как кошка. Тогда вечером, на рождественской вечеринке… я не была пьяна. Просто очень хотелось. Поцеловать тебя за…
— Дебби, не надо…
— …и когда ты остался у меня, то я подумала, я надеялась, молилась даже, что, может быть, мы сможем начать… тем более, Рауль мне сказал, как сильно ты ему понравился…
— Мне очень жаль, прости.
— Да не нужно извиняться! Мне не нужна твоя жалость. Только… ты сам. Ну, по крайней мере, я поверила в такую глупость… Ты, я, Рауль… Прямо как в сказке…
— Дебби, я люблю жену.
— Жена тебя бросила!
— Ну да. Сам виноват. Переспать с тобой было…
— Не смей, молчи.
Киваю. Между нами воцаряется тишина. Дебби вновь прикрывает мою ладонь своей:
— Нед, она ушла. А я — с тобой.
Как можно мягче отвечаю:
— Ты же знаешь, что все равно ничего не получится. Я бы и рад, но…
— Заткнись, — шепчет Суарес.
— Ладно, — соглашаюсь я.
Девушка убирает руку, достает из сумочки пакетик «Клинекса», вырывает салфетку и быстро вытирает влажные глаза.
— Знаешь, о чем я сегодня думала? О том, как, черт подери, устала. Жизнь превратилась в большую, затяжную войну. Никогда не хватает денег. Времени на сына. Постоянно переживаешь: квартплата, обучение, врач, а еще и страховку выплачивай, и неизвестно, не потеряешь ли долбаную работу на следующей неделе… Все надеешься, что станет легче. Но в глубине души понимаешь: улучшений не предвидится никогда. Так что вся борьба имеет смысл, только если у тебя есть главное: человек, который ждет тебя, когда возвращаешься домой поздно вечером…
— По крайней мере, у тебя есть Рауль, — заметил я.
— Кому ты объясняешь? Порой кажется, что он — единственная причина, чтобы просыпаться по утрам, орать весь день по телефону, продавать всякую фигню.
Суарес глубоко вдыхает, чтобы успокоиться. И встает:
— Ну, мистер Аллен, мне пора.
— Для тебя — Нед.
Девушка, качает головой.
— Увидимся, Дебби.
— Нет, не увидимся. — И с этими словами она направляется к выходу.
Я дошел до станции метро на Ленгсингтон-авеню и сел в электричку, идущую к центральному вокзалу. На станции у Четырнадцатой стрит с трудом поборол желание выскочить, промчаться три квартала к востоку, в Стайвезант-Таун, забарабанить в дверь Дебби, упасть к ней в объятия, стиснуть Рауля, точно обретенного сына, произнести трогательную речь о семейных ценностях, кроме которых ничто не имеет значения, после чего всем троим, держась за руки, следовало отправиться навстречу восходящему солнцу…
Если бы только жизнь придумывалась голливудскими сценаристами… Прости меня, Дебби!
А утром в четверг экспресс-почтой пришло письмо:
Нед!
Не хочется изображать стерву или недотрогу, но после случившегося нам, пожалуй, лучше ненадолго оставить друг друга в покое, пока мы оба не остынем.
Джулиет рассказала, как ты отреагировал на мое сообщение. Сейчас я думаю, что зря так быстро подключила адвокатов, и прошу у тебя прощения. Но, пожалуйста, не звони. Этим не поможешь.
Я свяжусь с тобой, когда окажусь готова — т. е. когда мне будет понятно, что делать дальше.
Лиззи
Перерыв всю квартиру Джерри, нашел официальный желтый конверт и ручку. Усевшись за столом в столовой, написал:
Дорогая Лиззи!
В ретроспективе у всех нас стопроцентное зрение, верно?
Я не в силах изменить случившегося, хотя, видит бог, мечтаю изменить прошлое любой ценой.
Я виноват. Виноват. Виноват. И скучаю по тебе так, что не выразить словами.
Но… хорошо, если ты не хочешь больше, чтобы я тебе звонил, я уважаю твою просьбу.
Но знай: всякий раз, когда звонит телефон, я надеюсь услышать твой голос.
С любовью, Нед
По пути на работу бросил письмо в почтовый ящик и подумал: «Теперь — ее очередь. И если Лиззи решит ничего не отвечать, то лучше мне подготовиться к тому, что между нами действительно всё кончено».
Через две недели, когда от Лиззи так и не пришло ответа, меня охватило непередаваемое отчаяние. И не только оттого, что выяснилось: отныне жена не желает иметь со мной никакого дела, но и потому, что на рекламную рассылку об «Эскалибуре» пришел один-единственный положительный ответ. Представьте: после двух сотен звонков ни один из директоров по производству не удостоил меня разговора! «Извините, мы не заинтересованы» — вот что мне раз за разом приходилось выслушивать от секретарей, личных ассистентов и прочих подвидов подчиненных. Почти всё это время Джерри отсутствовал в Нью-Йорке, отправившись в командировку, так что мне не приходилось отчитываться о растущем прогрессе или блефовать, расписывая всё в радужных красках.