Уходили под вечер. Отдохнувшие кони бодро бежали, а расшалившийся Лютик то и дело пытался вырваться вперед, кося на меня лукавым глазом. Поручик Усвятский ехал рядом на своей гнедой кобыле, изредка чертыхаясь – ездить он так и не выучился. Я бы и сам охотно пересел на повозку, но не хотелось обижать Лютика. К тому же, мы торопились.
Спускалась ночь, зарево на горизонте росло, и до нас все отчетливее доносился грохот канонады. К полуночи мы прошли Терны, и разрывы стали еще слышнее – Каховка была рядом. Через полчаса колонна остановилась. Штабс-капитан Докутович коротко побеседовал с кем-то из штабных, прибывших из Каховки, и сообщил нам, что части Андгуладзе и конница Барбовича ведут бой на окраине города, но из-за Днепра подтягиваются свежие силы красных и, по слухам, через реку переправляются танки. Следовало спешить – в Каховке каждый штык был на счету.
Дорога потянулась на высокий холм, мы поневоле замедлили ход, но тут Лютик заржал и в несколько мгновений одолел подъем, буквально взлетев на вершину. В лицо мне ударил красный свет, и я непроизвольно дернул поводья. Лютик удивленно заржал, но дисциплинированно остановился.
Холм был высок, и вся Каховка лежала, как на ладони. Огненное зарево затопило полнеба, и недвижная гладь Днепра казалась розовой. Город горел, пламя рвалось ввысь, и сквозь него лишь кое-где проглядывали черные коробки домов. Разрывы снарядов сливались в сплошной гул, еле различимо стрекотали пулеметные очереди. Я стоял, не в силах тронуться с места и отвести глаза от красного зарева. Рядом со мною придержал свою гнедую поручик Усвятский и тоже недвижно застыл, глядя вперед. Неподалеку заржал еще один конь – прапорщик Геренис остановил Злыдня и нерешительно гарцевал на месте, поглядывая то на нас с поручиком, то на горящий город. Наш отряд уже почти перевалил вершину холма, и тут к нам присоединился прапорщик Немно. Он кинул беглый взгляд на панораму Днепра и попытался пришпорить коня. Но конь вдруг споткнулся, еле удержавшись на ногах, прапорщик что-то закричал ему по-цыгански, дернул удила, конь взвился свечкой и поскакал вниз.
Тут заржал Лютик. Я помотал головой, отгоняя наваждение, и тронул каблуком его бока. Конь шагнул вперед, и вслед за мной тронулись все остальные. Дорога пошла вниз, стало светло, как днем, и трепещущий красный огонь окружил нас со всех сторон.
Что-то сегодня в нашем госпитале тихо. Никто не забежал ко мне в гости, поручика Усвятского, и того нет. Впрочем, не буду уподобляться дядюшке Евгения Онегина. И так я им всем очень благодарен. В общем-то, можно считать, что мне в этой жизни повезло.
2 июля.
Борис Усвятский убит вчера на дуэли. Мне не хотели говорить.
Господи! За что же так?
10 июля.
Не думал, что еще придется писать. Но надо успеть кое-что закончить. К тому же, сегодня я могу немного приподняться, и правая рука чуть-чуть отпустила. Диктовать мне бы не хотелось – не привык.
Девять дней, как погиб Борис. Его похоронили вместе с его убийцей – в ту же ночь марковец застрелился. В записке он просил простить и утверждал, что не хотел убивать Бориса. Хотел лишь сбить с его головы фуражку. Но рука дрогнула.
Поручик Усвятский стрелялся из моего маузера – того самого, что я возил с собою от самого Токмака.
Мне принесли все, что Борис Усвятский оставил в наследство. Я отдал Туркулу его солдатский «Георгий», знак «За защиту Крыма» и Галлиполийский крест. Я просил Антона Васильевича положить в сумку и мои награды, но он наотрез отказался.
Неоконченную главу романа я отдал Туркулу. Читать ее я не смог.
Вчера ко мне зашел Фельдфебель и говорил таким непривычным тоном, что я сразу понял – дело совсем худо. Так говорят со смертельно ранеными. Стало ясно – он пришел попрощаться.
Что еще? Антон Васильевич обещал помочь Татьяне перебраться в Сербию и, по возможности, помочь устроиться. Я дал ему адрес в Праге, чтоб он сообщил Лешке Егорову. Туркул также просил мой харьковский адрес, чтобы написать, когда представится случай, но я отказался. Едва ли такая весть порадует моих родителей. Моей бывшей супруге будет, вероятно, все равно, а дочери лучше обо мне ничего не знать.
У нее будет своя жизнь. Другая...
Ну, вроде, все. Можно отдавать написанное вместе с моей старой тетрадью Туркулу. Осталось одно, последнее – список наших офицеров. Жаль, что я уже не могу вспомнить всех. Всех нас, оставшихся под Ростовом, Екатеринодаром, Миллерово, Волновахой, Токмаком. Всех, у кого за спиною Флегетон.
И еще. Я обязательно должен сказать
<Далее на отдельном листке>
Сорокинский отряд.
Создан в декабре 1917 года. Расформирован приказом генерала Врангеля в декабре 1920 года.
Подполковник Сорокин Николай Сергеевич, командир отряда. Умер от тифа 20 февраля 1920 года. Похоронен в братской могиле на кладбище г. Симферополя
Капитан Греков. Погиб под селом Лежанки в феврале 1918 года.
Прапорщик Герценштерн. Погиб в селе Выселки в феврале 1918 года.
Прапорщик Лунич. Погиб под станицей Кореновской в марте 1918 года.
Поручик Леонтьев. Погиб под станицей Кореновской в марте 1918 года.
Подпоручик Клюев и еще двое офицеров. Погибли под станицей Лабинской в марте 1918 года.
Прапорщик Кравченко. Погиб под станицей Новодмитриевской в марте 1918 года.
Прапорщик Лойко и еще четверо офицеров первой роты. Погибли под Екатеринодаром в мае 1918 года.
Поручик Сухотин. Умер от раны в ауле Гилты в июне 1918 года.
Прапорщик Лорис. Погиб под Екатеринодаром в августе 1918 года.
Подпоручик Байрамов. Погиб под Миллерово в мае 1919 года.
Прапорщик Усиевич. Смертельно ранен под Бахмутом в мае 1919 года. Умер на следующий день. Тогда же погибли еще двое офицеров.
Подпоручик Любимов. Погиб под Лозовой в августе 1919 года.
Прапорщик Полухин. Погиб под Мариуполем в сентябре 1919 года.
Штабс-капитан Обух и четыре офицера его роты. Погибли под Волновахой в сентябре 1919 года.
Прапорщик Морозко Татьяна Николаевна Умерла от воспаления легких 15 декабря 1919 года под Александровском.
Прапорщик Новиков. Погиб под Токмаком 23 декабря 1919 года.
Поручик Огоновский. Погиб под Токмаком 24 декабря 1919 года.
Подпоручик Михальчук. Пропал без вести под Токмаком.
Поручик Голуб Николай Иванович. Погиб 24 апреля 1920 года в бою у Сиваша.
Поручик Петренко. Погиб 16 июля 1920 года под Бериславлем.
Прапорщик Немно Василий Васильевич. Погиб под Каховкой 13 августа 1920 года.