По субботам поезда заполняли мужчины, едущие на футбол или регби, и молодые люди, собравшиеся на танцы либо в кино. Последний поезд из Ливерпуля, останавливающийся в Понд-Вуд, отправлялся с вокзала Эксчендж в четверть шестого. Можно было сесть на значительно более поздний поезд до Киркби и пройти пешком оставшиеся три мили, но даже тех, кто ничего не имел против подобных ночных походов, пугала мысль о неизбежной метели и необходимости преодолевать огромные снежные заносы.
В окрестностях станции не было ни единого паба, и к тому времени, как Эми уезжала в Ливерпуль, большинство жителей прятались по домам и нигде не было видно ни огонька. Понд-Вуд превращался в город-призрак в миниатюре, зловещий и прекрасный в заливающем равнину лунном свете. За все проведенное там время Эми никогда не отходила далеко от станции, опасаясь пропустить какой-нибудь срочный телефонный звонок. Поэтому она только понаслышке знала о том, что здания в деревне варьируются от крошечных крытых соломой домишек, почти не претерпевших изменений со времени их постройки в прошлом веке, до просторных двухэтажных строений с окружающими их обширными земельными участками. Помимо этого в округе было несколько ферм.
Когда Эми уезжала домой, она всегда оставляла зал ожидания незапертым, так как Уильям Максвелл рассказал ей, что там иногда сидят влюбленные парочки. До сих пор она не заметила никаких признаков того, что там кто-то бывает, но это, с учетом погоды, было совсем неудивительно.
Станция была закрыта по воскресеньям — это был единственный выходной Эми. Она лежала в постели, пока не проходило время утренней службы, потом ехала обедать на Агейт-стрит. Она не засиживалась там допоздна, а возвращалась домой рано, убирала квартиру и кое-что стирала. Единственное разнообразие в эту монотонную жизнь вносил ее свекор, который иногда в субботу вечером встречал Эми на вокзале и вез обедать в ресторан. Девушка полагала, что и Барни влачит такое же однообразное существование.
Прошло три недели. Эми выучила имена всех пассажиров, и они теперь знали, как зовут ее. По мере того как погода становилась все холоднее, а снегопады все обильнее, она приглашала всех в билетную кассу, чтобы они могли ожидать поезд у камина, который Эми растапливала, едва придя на работу. Уильям рассказывал, что до войны камины горели и в обоих залах ожидания, но теперь для этого не хватало топлива. Эми это не огорчало. Она никогда прежде не растапливала каминов, и у нее и с одним хватало проблем, не говоря уже о трех.
Сюзан Конвэй с мужем, работавшим на одной из ферм, жила в предоставленном ему одноэтажном домике. Как минимум раз в день она вместе с младшим ребенком заглядывала к Эми, чтобы поболтать. Сюзан отчаянно скучала по Ливерпулю и больше всего на свете любила говорить о нем. Обнаружив, что они с Эми побывали в одном и том же кинотеатре или прошли по одной и той же улице, она восклицала: «Какое совпадение!», как будто Ливерпуль был сотню миль в ширину и длину и вероятность того, что они попадут в одно и то же место, составляла несколько сотен к одному.
Барни сообщил, что не приедет домой на Рождество. Ему позволено было отлучиться на сорок восемь часов, но о том, чтобы в такую погоду за два дня успеть добраться из Алдершота, где он теперь находился, до Ливерпуля и вернуться обратно, нечего было и думать. Эми лучше кого бы то ни было знала о проблемах на железной дороге: о занесенных путях, о заблокированных тоннелях, об облепленных снегом семафорах и о замерзших и отказывающихся переводиться стрелках.
По некоторым дорогам невозможно было проехать. В Ливерпуле сугробы за одну ночь вырастали выше окон первого этажа. Когда люди утром отдергивали шторы, им казалось, что они живут в иглу.
Поезда Эми часто опаздывали. Она склонна была думать о поездах, проходящих через ее станцию, как о «своих».
«В любом случае, — писала она Барни, — похоже на то, что на Рождество станция должна работать, хотя я не могу себе представить, что кто-нибудь соберется куда-то ехать. Можно будет уехать немного раньше, в четыре двадцать семь вместо шести двадцати семи, но и только. Элспет, жена Уильяма, принесет мне индейку. Я никогда еще не ела индейку, так что мне не терпится ее попробовать».
Эми не могла отделаться от мысли, что если бы она не была начальником станции, то могла бы поехать в Суррей повидаться с Барни, а потом добираться в Ливерпуль хоть целую неделю.
Он прислал ей подарок — крохотные золотые часы на гибком браслете. Они выглядели безумно дорогими. «Это коктейльные часы», — писал Барни. Эми носила их, не снимая, хотя иногда и задавала себе вопрос, не следует ли ей поберечь их для вечеринок с коктейлями. Она купила мужу кожаные перчатки на меху и положила в каждый палец по крохотной записке. В каждой записке говорилось, как сильно она его любит. Эми начала вязать ему шарф — мама показала ей, как это делается. Барни пообещал позвонить на Рождество, но понятия не имел, в котором часу ему это удастся.
Кэти написала из Китли, Йоркшир, что она замечательно проводит время. Она служила в финансовом отделе и училась печатать на машинке.
«…девчонки, с которыми я живу, просто прелесть. Почти каждый вечер, кроме субботы, мы ходим в паб. По субботам на военной базе танцы. Со всей округи свозят на автобусах солдат, и на одну девушку обычно приходится до десяти парней. Но что мне нравится больше всего, так это то, что у меня теперь своя кровать. Честное слово, Эми, спать одной — это так здорово…»
Хэрри прошел курс основной подготовки и теперь находился в лагере под Лидсом. Ходили слухи, что после Рождества его роту должны отправить во Францию.
Эми изучила выцветшую карту, приколотую к стене билетной кассы, и обнаружила, что Китли и Лидс находятся совсем недалеко друг от друга. У нее сложилось впечатление, что Хэрри плохо в армии, поэтому она написала ему и сообщила, где находится Кэти. Если она его интересует, ему будет нетрудно ее разыскать.
На Рождество опять мела метель. Эми приехала в Понд-Вуд и обнаружила у двери билетной кассы гору свертков. Мисс Фезерс связала для нее чудесный чехольчик на чайник, Эндрю Вудс и Бенни Картер купили коробку шоколадных конфет «Кэдбери», а Элси Пэддик, которая каждую неделю ездила на танцы, принесла флакон духов «Вечер в Париже». Эми больше не пользовалась такими дешевыми духами и решила подарить их одной из сестер, но почти сразу передумала. Подарок был сделан от всего сердца, как же она могла его отдать? Она обильно надушилась, прежде чем растопить камин и завести часы.
Чуть позже выглянуло солнце, и на короткий промежуток времени Понд-Вуд предстал в сверкающей, ослепительной красоте. Подарки продолжали прибывать. Мистер Клегг, которого очень непривычно было видеть в вязаном шлеме вместо котелка, явился с бутылкой портвейна, Майра Мак-Карти принесла кусок рождественского пирога, а какая-то незнакомая женщина подарила Эми апельсин.
— Вы всегда угощаете мою внучку конфетой, когда мама везет ее в больницу, — сказала она. — Я вам очень благодарна.
Сюзан Конвэй с мужем и детьми пришли как раз вовремя, чтобы успеть на поезд в двенадцать двадцать семь.