Они поболтали о чемпионате мира, который Англия выиграла пятью годами раньше. Мне нечего было сказать об этом. Я выросла в семье, в которой почти никогда не говорили о спорте. Чарльз не только не занимался спортом, но не был даже болельщиком. В придачу к своему бадминтону Марион две недели в году смотрела теннисный турнир в Уимблдоне. Вот, пожалуй, и все. Тетя рассказывала мне, что, когда они только переехали в Эйнтри, они смотрели «Гранд нэшнл» [17] из окна второго этажа, но только потому, что это было бесплатно и они могли похвастаться этим на работе. Я вспомнила, как однажды встретилась с Триш в день финала чемпионата мира. Англия играла с Германией, и центр Ливерпуля вымер.
Допив чай и исчерпав футбольную тему, Кэти попросила меня проводить Роба до машины. Я ожидала, что он ответит, что в этом нет необходимости, но он промолчал. Следует ли мне считать это знаком внимания? — подумала я.
— Мне кажется, все прошло очень хорошо, — сказал Роб, когда мы вышли из кабинета директрисы.
— Конечно. Я уверена, это очень поможет Гари, — заверила я его.
— Правда? — поднял брови Роб.
— С ним захотят дружить очень многие, потому что вы его папа.
Мы подошли к его машине. Это был видавший виды «моррис минор». Роб открыл дверцу (она громко заскрипела) и облокотился на крышу.
— Помните, когда вы пришли к нам на прошлой неделе, у вас на лице было такое горе, что я спросил, что стряслось? Вы мне не ответили, потому что Гари проснулся, а потом вам пора было возвращаться в школу. Но почему бы нам не пообедать вместе в субботу, если я смогу уговорить Бесс посидеть с Гари? Для разнообразия мы сможем поговорить о вас, а не о нас с Гари и о наших проблемах.
— У вас больше проблем, чем у меня, — ответила я. — Все мои проблемы в прошлом.
Тут я подумала о своей матери, которая в любую минуту может вернуться домой после двадцати лет, проведенных в тюрьме за убийство моего отца, и решила, что в настоящем у меня, пожалуй, тоже есть кое-какие проблемы.
— У меня все хорошо, — несколько запоздало заявила я, хотя ни мое прошлое, ни мое настоящее, ни, вероятнее всего, будущее не соответствовали этому утверждению.
— Тогда встречаемся в субботу? Если Бесс меня не выручит, я постараюсь придумать что-нибудь еще, но в этом случае нам придется взять с собой Гари, — извиняющимся тоном добавил Роб.
— Меня устроят оба варианта.
Когда я вернулась, Кэти ожидала меня у задней двери.
— Ты обратила внимание на мои волосы? — спросила она. А я-то думала, она хотела что-то сказать о Робе.
— Конечно обратила. Вы их подкрасили. Седины больше нет.
— Это заметно? До сих пор никто не сказал ни слова. — С оскорбленным видом она провела рукой по волосам, пропуская пряди между пальцами.
— Вероятнее всего, и не скажут. Вы же директор, верно? Никто не станет делать замечаний личного характера о вашей внешности. — Я надеялась, что это замечание не является чересчур личным, но, в конце концов, я знаю Кэти всю свою жизнь. — Ваши волосы выглядят замечательно. — Они и в самом деле были очень красивые — гладкие, с каштановым оттенком и очень шелковистые.
— Спасибо. Я подумываю о перманенте. — Она опять взбила прическу руками. — Ты что-нибудь об этом знаешь?
— Нет. Я никогда не делала перманент, и Марион тоже.
Кэти усмехнулась.
— Когда война закончилась и я вернулась домой, твоя мама сделала мне домашний перманент. Потом ей пришлось это все состричь. Мои волосы торчали, а не вились, и выглядели просто ужасно. — Она открыла дверь, приглашая меня войти в здание. — Когда мы были совсем юными, — продолжала щебетать Кэти, пока мы шли по коридору, — мы с Эми страшно любили экспериментировать с макияжем. Нас регулярно выгоняли из «Вулворта» за то, что мы красили губы помадой. Это было еще до того, как я пришла туда на работу. Помню, когда мы учились в школе, как-то раз попытались накрасить ресницы черными чернилами. До сих пор не понимаю, как мы не ослепли. — Кэти опять усмехнулась, но тут же вздохнула. — Ах, Маргарита, мне бы так хотелось вернуть то время. Не только время, проведенное с твоей мамой, но и военные годы тоже. Мне кажется, лишь тогда я жила по-настоящему.
Другой человек на моем месте, кто-нибудь более зрелый, подал бы подходящую реплику и пожал бы ей руку. Я же предприняла отчаянную попытку придумать ответ, но смогла выдавить лишь жалкое «Бог ты мой!»
Чарльз и Марион начали ссориться. За двадцать прожитых с ними лет я ни разу не слышала ни одной серьезной ссоры. Марион обычно являлась инициатором мелких размолвок из-за каких-нибудь пустяков вроде того, что Чарльз забыл вовремя вернуть книги в библиотеку, чем навлек на себя штраф, или плохо закрутил водопроводный кран, или не вытер чайную лужу на кухонном столе.
Но в последнее время раздраженной стороной все чаще становился Чарльз.
— Что я такого сделала? — то и дело причитала Марион.
Честно говоря, это все было как-то по-детски и напоминало мне ссоры детей в школе. Может быть, я не всегда бывала справедлива, когда думала, что так Марион и надо и пусть она попробует, каково это, когда тобой все время недовольны.
Я подслушивала без зазрения совести. Я начала этим заниматься, когда была еще совсем маленькой. Мы тогда жили в небольшом домике у Сефтон-парка, и мои родители беспрестанно ссорились. Несмотря на закрытую дверь, до меня доносилось каждое слово, сказанное моим отцом, когда он обвинял мою мать в том, что, пока он отсутствовал, она переспала практически со всеми мужчинами Ливерпуля. Тогда я не понимала, что плохого в том, чтобы поспать с другим человеком, даже если это мужчина.
— Ты, шлюха! — кричал он. — Грязная, паскудная шлюха!
— Барни, — устало отвечала моя мать, — дорогой…
— Никакой я тебе не дорогой, шлюха!
Иногда скандалы заканчивались тем, что мой отец начинал рыдать, а мать его утешала.
— Скажи мне, что с тобой, любимый, пожалуйста. Может быть, я смогу тебе помочь.
— Не сможешь, не сможешь, — всхлипывал папа. — Никто не сможет мне помочь.
Бывали вечера, когда я засыпала под отчаянные выкрики отца и мягкие увещевания матери. На следующее утро я никогда не могла сказать с уверенностью: слова, которые я слышала накануне, прозвучали на самом деле или же они мне всего лишь приснились.
Как бы то ни было, я так привыкла слушать взрослые разговоры, что не отказалась от своей привычки и после того, как стала жить с Чарльзом и Марион, в основном потому, что поначалу почти все разговоры были обо мне. Следует ли Марион сократить свое рабочее время в «Инглиш электрик» или лучше договориться с кем-то из соседей, чтобы они забирали меня из школы? Может быть, это будет делать бабушка Карран? «Конечно, — заявил Чарльз. — Она обожает Маргариту». Как им следует поступить с бабушкой Паттерсон? «Эми желает, чтобы эта женщина не приближалась к ее дочери на пушечный выстрел», — говорил Чарльз. Они много раз обсуждали одно и то же. Помню, я никак не могла понять, почему моя мать уехала, если ее так волнует мое благополучие.