— Он еще в стадии строительства, — ответил Лаури, — а находится в Ватерлоо. Это вполне обычное здание, но с верхнего этажа открывается вид на Мерси. Я родился у реки, и потому это место напоминает мне о моем детстве в Финляндии.
— Финляндия! — воскликнула Энни.
Она ни за что бы не подумала, что Лаури иностранец. Его английский был просто безупречен.
— Лаури приехал сюда сражаться, когда ему было всего девятнадцать лет, — пояснила Дот. — И он не смог заставить себя вернуться на родину, после того как финны закончили войну на стороне фашистов.
Берт начал проявлять нетерпение. Их младшие дети куда-то исчезли, Алан с Нормой наконец-то отправились погулять, и гостиная пока пустовала. Он хотел поскорее остаться с гостем наедине.
— Ну же, Лаури. Увидимся позже, Энни.
— Нет, не увидимся, дядюшка Берт. Как только я помогу тетушке Дот с посудой, я уйду. — Она пришла лишь для того, чтобы пожелать всем счастливого Нового года. — Мы с Сильвией идем в кино на премьеру фильма «Марджори Морнингстар» с участием Джина Келли.
— Погодите минутку, — сказала Дот, замахав руками. — Мы не можем позволить Энни уйти, не произнеся тост.
Она принесла бутылочку хереса и, быстренько разлив вино по бокалам, весело воскликнула:
— За 1960 год!
— За шестидесятые! — чуть слышно сказал Лаури Менин. — Будем надеяться, что они принесут нам всем удачу.
Шестидесятые! По дороге домой Энни думала о том, что лично ей принесет новый год.
В феврале, не сказав никому ни слова, Энни решила искать новую работу. Приставания мистера Руперта становились все более назойливыми. Энни просматривала вакансии в «Ливерпуль эхо», однако на должность секретаря неизменно требовались женщины постарше, а зарплата за обычную работу машинистки-стенографистки была настолько мизерной, что ей пришлось бы отказаться от квартиры. Конечно же, Энни всегда могла вернуться в «Гранд», Сиси приняла бы ее с распростертыми объятиями, но это означало пойти на попятный.
Жаль, что она не смогла разумно распорядиться деньгами от продажи дома на Орландо-стрит! От ее доли практически ничего не осталось. Не считая того, что Энни пришлось выложить энную сумму за обучение в колледже «Машин и Харперс» и внести арендную плату за три месяца, она еще приобрела холодильник, поскольку пища в непроветриваемой кухне за день становилась непригодной к употреблению. Остальные деньги ушли на покупку всяких мелочей, в то время как Мари все эти годы копила, не только не растратив, но и приумножив начальный капитал.
В конце концов Энни решила, что единственное, что ей оставалось, — это еще немного потерпеть Джереми Руперта до тех пор, пока не подвернется подходящая работа, хотя это казалось унизительным. «Я позволяю ему так фамильярно с собой обращаться только потому, что не хочу отказываться от денег», — подумала Энни.
В дождливое утро страстной пятницы Мари Харрисон уезжала из Ливерпуля в Лондон. На банковском счету у нее лежало более шестисот фунтов. Ее уже ждала комната, которую она собиралась снимать вместе с четырьмя такими же, как она, подающими надежду актрисами.
После мессы они вместе с сестрой пошли на вокзал, расположенный в районе Лайм-стрит. Мари, заняв место, высунулась из окна.
— Береги себя! — крикнула Энни.
Ей еще никогда не было так грустно, и она изо всех сил старалась не заплакать. То, что сейчас переживала Энни, отличалось от чувств, которые она испытывала, потеряв родителей. Она молилась, чтобы ее сестру не обидели, чтобы Мари не чувствовала себя одинокой и быстро добилась успеха.
— Это ты береги себя, сестренка. В следующий раз, когда этот Джереми попытается что-нибудь тебе сделать, двинь его как следует ногой в пах.
— Я так и поступлю, можешь не сомневаться. — Энни выдавила из себя смешок. Поезд тронулся, и она побежала вдоль платформы, не отпуская руку сестры. — Пока, Мари. Пока.
— До свидания, Энни. Я скоро тебе напишу, обещаю.
Энни наблюдала за темноволосой фигурой сестры, машущей из окна, и сама энергично махала в ответ до тех пор, пока поезд не скрылся за поворотом.
В страстную пятницу центр Ливерпуля заметно опустел. Энни торопливо шла по мокрым безлюдным улицам, пытаясь сдержать слезы. И только придя домой, она почувствовала, что теперь-то может выплеснуть свои чувства в полную силу.
Она проплакала, казалось, целую вечность.
Спустя какое-то время, когда слезы в конце концов прекратили литься из глаз, Энни долго лежала в испещренной коричневыми прожилками ванне, разведя в воде остатки пены с сосновым ароматом, которую она приобрела на Рождество. Это казалось более веселым занятием, чем совершать крестный ход, молясь перед каждым из четырнадцати изображений Христа, как она обычно делала в страстную пятницу. Энни почувствовала себя лучше, нанеся на лицо косметическую маску, затвердевшую как цемент, отчего казалось, что ее кожа покрылась морщинками.
Было почти пять часов. А в половину восьмого Энни встречалась с Сильвией, которая должна была сойти с поезда на Искченджстэйшн. Они еще не придумали, что будут делать, но на всякий случай решили пойти на танцы. Энни надела комплект чистого нижнего белья, новое зеленое платье с плиссированной юбкой, которое она берегла для особого случая, и черные туфельки на плоской подошве с застежками спереди.
После всего этого девушка почувствовала себя лучше. В конце концов, было бы неразумно грустить, когда ее сестра отправилась навстречу успеху.
Энни почувствовала приятный запах, который просачивался сквозь щели в паркете, поднимаясь из квартиры снизу. Там жил этот ужасный человек с безобразными зубами, сильно выступающими вперед. Энни очень захотелось есть, и она засунула два кусочка хлеба в духовку, а в кастрюльку положила полбанки консервированного горошка, чтобы его разогреть. Вдруг девушка услышала, что кто-то легкой поступью торопливо поднимается по ступенькам.
На мгновение ее сердце подпрыгнуло от радости при мысли о том, что это, возможно, Мари, которая вернулась, решив все-таки остаться в Ливерпуле. Не успела Энни подумать, хорошо это или плохо, как раздался стук в дверь и Сильвия закричала: «Это я!»
— Что-то ты очень рано. — Энни испытала досаду, увидев подругу. Она была в черных слаксах и джемпере, что означало, что ни о каких танцах не может быть и речи. — А я-то, полюбуйся, вырядилась как на бал.
Сильвия вошла в комнату и молча села.
— Что стряслось? — спросила Энни, нахмурившись.
— Случилась самая ужасная вещь на свете, — чуть слышно ответила Сильвия. — Я принесла ошеломляющую новость. — Вообще-то Сильвия редко говорила таким подавленным голосом. — Сиси и Бруно поссорились. Они ходили друг за другом по отелю всю вторую половину дня и кричали.
— И это все? — сказала Энни, вздохнув с облегчением.
Сиси и Бруно ссорились постоянно, хотя, надо признать, их перебранки, как правило, заканчивались достаточно быстро. Она не помнила, чтобы они длились более получаса, после чего обычно следовали бурные объятия и поцелуи.