Несколько дней спустя, вскоре после того как Сара и Дэниел легли спать, снова пришел дядюшка Берт с той же компанией. Энни оставила дверь в гостиную открытой и все слышала. Она поняла, что они не поддержали документ «Вместо разногласий» и составляли резолюцию, чтобы направить ее премьер-министру. Энни была под впечатлением.
— Как это понимать? — послышался чей-то голос. — Партия обманывает профсоюзное движение, предлагая пропихнуть этот документ и…
— Не обманывает, а предает, — сказал Лаури. — И это при том, что лейбористская партия фактически выросла из профсоюзов.
Энни с невинным выражением лица смотрела детектив «Мстители», когда из-за двери показалась голова Лаури и он попросил приготовить им чай.
После того как чай был подан, они снова занялись своей резолюцией. Энни слонялась по комнате, размышляя, хватит ли у нее духу вмешаться в этот разговор, чтобы спросить, как профсоюзы намерены вести себя в отношении бедных людей. Тех, кто занимал низкооплачиваемые должности и вообще не состоял в профсоюзе или же, как, например, медсестры, даже не имел возможности бастовать. И еще: думают ли профсоюзы о безработных? И как насчет женщин? Что сделал транспортный профсоюз для того, чтобы помочь женщине, которая стала водителем автобуса, но вынуждена была уйти из-за водителей-мужчин?
Лаури, подняв голову, спросил:
— Ты что-то хотела, Энни?
Смелость вдруг покинула ее.
— Я… э, кто-нибудь хочет печенье?
— Я пас, милая, — сказал дядюшка Берт.
Остальные были настолько поглощены резолюцией, что даже не заметили, что она что-то сказала, так и не поблагодарив ее за чай.
Собрание закончилось, и все разошлись по домам. Лаури вошел в гостиную, потирая руки.
— Вы написали резолюцию до конца? — поинтересовалась Энни.
— Да, милая. Дэн попросит, чтобы текст напечатали на машинке.
— Лаури, — пылко сказала она. — Если бы у меня была портативная печатная машинка, я смогла бы печатать для тебя любые тексты. И не только это. — Ей пришла в голову еще одна великолепная идея. — Если бы я ходила на собрания, то могла бы вести протокол.
Пройдя позади дивана, на котором она сидела, Лаури ласково взъерошил ей волосы.
— Нет, спасибо, милая. Мы не хотели бы, чтобы ты забивала свою очаровательную головку политикой.
Должно быть, вместо мозгов у нее действительно была вата. Потребовалась целая вечность, чтобы слова и все, что стояло за ними, вдруг выплеснулось наружу. Ее муж углубился в чтение газеты, когда Энни, вне себя от ярости, воскликнула:
— Да как ты смеешь говорить такое!
Лаури удивленно посмотрел на нее.
— О чем ты говоришь, милая?
— Как ты смеешь предполагать, будто я слишком недалекая, чтобы забивать себе голову политикой?
— Я никогда ничего подобного не имел в виду. Просто ты ни разу в жизни не проявляла интереса к политике, вот и все. — Пожав плечами, он снова уткнулся в газету.
Энни выхватила газету у него из рук и швырнула ее на пол.
— Только лишь потому, что у меня не было такой возможности. Мы с тобой говорим лишь об обоях, о детях и о том, какие цветы выбрать для посадки.
Лаури разволновался.
— Ты не похожа на себя, Энни. Какая муха тебя сегодня укусила?
Энни сверкнула глазами.
— А почему бы мне тоже не поучаствовать в этом собрании?
— Потому что ты не член партии, — просто ответил он. Лаури попытался обнять ее за плечи, однако она отодвинулась, чтобы он не смог до нее дотянуться. — Да и вообще, ты бы не поняла ничего из того, о чем там говорят.
— Я точно знаю, о чем идет речь, — резко сказала она. — О законопроекте Барбары Касл «Вместо разногласий», который я, кстати, полностью поддерживаю. Страна никогда не поднимется с колен, если мы пойдем на уступки профсоюзам.
Лаури застонал.
— Вот, Энни, великолепный пример того, почему я никогда не хотел говорить о политике в своем доме. Эти разговоры способны посеять вражду. — Он умоляюще посмотрел на нее, и впервые в его карих глазах не было даже намека на озорной огонек. В действительности изменились не только его глаза, но и выражение лица, манера говорить, жестикуляция. Испытывая шок, Энни поняла, что сейчас муж впервые обращался к ней как к взрослому человеку. Он снова заговорил: — Я совершенно не согласен с тем, что ты только что сказала, — именно из-за этого люди чуть не накинулись друг на друга с кулаками на прошлом собрании.
— Так почему же ты туда ходишь, если это так ужасно? — насмешливо фыркнув, поинтересовалась она.
Лаури недовольно поморщился.
— Это не так, мне очень нравится там бывать. Однако, переступив порог своего дома, я хочу оставить все за дверью. Вот эту комнату, этот дом я считаю своим святилищем, местом, где я хочу найти покой и тишину, а не вести политические дебаты.
И вдруг Энни поняла то, о чем уже давно догадывалась Сильвия: за добродушно-веселой внешностью Лаури Менина скрывался эгоист.
— Другими словами, — тихо произнесла она, — твоя жена никогда не должна забивать свою симпатичную головку ничем таким, что могло бы нарушить твой покой и тишину. — Она всеми силами старалась сдержаться, чтобы не поднять вопрос, касающийся детей — Джошуа и Софи, которых она так сильно желала, крох, которые так никогда и не родятся, чтобы не потревожить его тишину и покой. Вероятно, некоторые слова все же лучше не произносить, иначе они могли бы разрушить их отношения. Внезапно Энни почувствовала обиду на мужа за то, что он был намного старше ее и что, наверное, уже вряд ли сможет стать другим. Дот сказала, что брак — это приключение, и Энни стало интересно, как бы сложилась ее жизнь, выйди она замуж за ровесника, потому что в ее супружестве не было ничего авантюрного. Ей было уютно, она чувствовала себя защищенной, и именно этого она когда-то так сильно хотела, однако сейчас Энни уже не была уверена в том, что это по-прежнему ее устраивает.
Лаури был потрясен. Он стоял, сложив руки на животе, его рот был слегка приоткрыт, словно кто-то со всего маху заехал ему в челюсть. Несмотря ни на что Энни испытывала любовь к нему. Это чувство было настолько сильным, что причиняло физическую боль, и одновременно с этим пришло осознание того, что теперь все изменится. Возможно, не сразу, не с завтрашнего дня, но отныне ее жизнь пойдет иначе. Наверняка Лаури не осознает этого, однако между ними все же выросла стена. Пусть совсем маленькая, но все-таки стена.
Их взгляды встретились. Он сказал надломленным голосом:
— Мне никогда бы и в голову не пришло, что ты несчастлива со мной.
— Я не несчастлива!
Он простер руки, и Энни подошла к нему.
— Я всегда хотел лишь одного — чтобы ты была счастлива.
Энни знала, что это ложь, иначе сейчас наверху спали бы четверо ее детишек. Однако не было сомнения в том, что Лаури говорил совершенно искренне.