— О чем ты говоришь? Какой важный факт?
— Что у пары с карими глазами не может родиться голубоглазый ребенок. Это как-то связано с генами. Я полагала, что это известно всем. У твоего дяди Билли карие глаза, и у твоей тетки Коры тоже — я помню, что еще обратила внимание на них на свадьбе Фионы.
— Не у всех такой энциклопедический ум, Вик, — обиженно заметил Кормак. — Нельзя же требовать от людей, чтобы они знали все. — Он задохнулся. — Значит ли это?..
— Это значит, что если правда то, что твоя тетка поменяла тебя местами с Морисом, то ты с самого начала не был ее сыном.
— Тогда чей же я сын? — вскричал Кормак, хватаясь за голову. В фойе гостиницы вошел мужчина с чемоданом и странно посмотрел на него.
— Может быть, нянечки перепутали вас с самого начала, — здраво предположила Викки. — А Кора просто вернула тебя на положенное место.
— Как бы я хотел в это поверить, Вик! Мама много раз говорила, что в ту ночь, когда я родился, на земле царил ад кромешный. Тогда был воздушный налет, и люди то прятались в подвал, то выходили оттуда. В больницу привезли женщину, которую нашли под обломками ее дома и которая вот-вот должна была родить. Черт возьми, да я могу быть чьим угодно сыном.
— Ох, Кормак, не думай об этом сейчас. Возвращайся домой. Только поезжай осторожно. Мы поговорим об этом сегодня вечером за ужином.
— Хорошо, Вик. — У него дрожал голос. — Жду не дождусь встречи с тобой, Вик.
— Я тоже, Кормак.
Он положил трубку. Разговор с Викки породил больше вопросов, чем ответов, но он все равно почувствовал себя лучше, намного лучше. Кормак потянул носом. Из обеденного зала долетел запах жареной ветчины, и внезапно он ощутил сильный голод. Во время его рождения произошло какое-то недоразумение, но какое это имело значение теперь, через столько лет? Возможно, Кора действительно переложила его в нужную кроватку. Если так, то он должен быть ей благодарен. После обеда он позвонит матери; у него еще оставалось много мелочи. Они почти не разговаривали с тех пор, как она переселилась в свой новый роскошный дом в Биркдейле. А потом он вернется домой к Викки.
* * *
Каждый раз теперь, вставая с кровати и отдергивая занавески, Элис испытывала странное чувство, видя свой собственный сад и необозримое пространство небес над ним. Кроме пения птиц, до нее не доносилось ни единого звука. Она так привыкла натыкаться взглядом на тесно скученные дома на противоположной стороне улицы, слышать звон бутылок молочника, шум машин, голоса людей, спешащих на работу!
Элис заметила, что стала все раньше и раньше уходить к себе в салон, а возвращаться домой все позже. Этак скоро она и ночевать будет там! А что она будет делать зимой? Элис было страшно подумать об этом.
Ей было скучно без соседок, не хватало библиотеки и почты за углом, знакомых магазинов. По каждому случаю, даже чтобы попасть на мессу, приходилось садиться за руль.
Бернадетта утверждала, что она просто не дает своему дому возможности полюбить его. Она пришла к ней в гости, провела рукой по кремовой поверхности кухонной мебели, выглянула из окна в чудесный сад, где играли Руфь и Иан, и сказала:
— Как здесь красиво, Элли! Ты скоро привыкнешь.
— Надеюсь, что это когда-нибудь случится, Берни. Я стараюсь изо всех сил. — Бернадетта была единственным человеком, который знал, что ей здесь не по себе. — Что сделали с моим старым домом Кора и Билли?
— Не знаю, милая, да и откуда мне знать? Не думаю, что они пригласят меня оценить это. — Она окинула Элис суровым взглядом. — Беда с вами, Элис Лэйси: вы заработали кучу денег, но не можете распорядиться ими в свое удовольствие.
Элис вздохнула:
— Я отдала бы их, да вот никто не берет. Только Орла позволила мне купить ей автомобиль.
— Раз уж мы заговорили об Орле, как она там? Я не видела ее уже несколько дней.
— Сводит с ума всех, включая Микки, хотя тому это нравится. Никогда не думала, что в ее состоянии можно заставить нервничать стольких людей.
* * *
Маив Адамс ощутила первые признаки того, что могло быть схватками, вскоре после завтрака. Мартин только что ушел на работу. Она посмотрела на часы, спокойно сделала себе чашку чая и стала ждать следующего приступа. Он случился через полчаса и был сильнее первого. Ребенок просился на свет!
Снова взглянув на часы, она вымыла посуду и стала заправлять постели, когда внизу у нее возникла такая боль, для описания которой уже не подходило слово «приступ».
Маив осторожно спустилась вниз, взяла приготовленный заранее чемоданчик, потом стала быстро звонить: вызвала такси, сообщила в больницу в Саутпорте, что уже едет к ним, потом позвонила Мартину на работу, чтобы предупредить, что он скоро станет отцом — если, конечно, ему интересна эта новость, — и, наконец, известила свою мать. В завершение она позвонила сестрам, чтобы сказать им, что первый из четверых Лэйси, которые должны были родиться в этом году, вот-вот появится на свет.
— Удачи, сестренка, — пожелала ей Орла. — А у меня уже начинает округляться животик.
В такси она старалась дышать глубоко. Водитель заверил ее, что однажды ему пришлось принимать роды на заднем сиденье своего авто, так что можно не беспокоиться, если ребенок появится прямо здесь. Тем не менее Маив все равно волновалась. Схватки становились все продолжительнее и болезненнее.
— Вы кажетесь очень спокойной, — улыбнулась ей няня, когда она вошла в приемный покой больницы, а водитель такси шел следом, неся ее чемодан.
— Знаете, не люблю суеты.
Роды прошли быстро, хотя и были очень болезненными, но Маив по-прежнему не суетилась и не устраивала истерики. Она просто стиснула зубы, глубоко дышала и терпела. Ее малыш родился через час. Он весил восемь фунтов и три унции.
— Какой красавчик! — сказала акушерка.
— Все дети красивые, — невозмутимо отозвалась Маив. — Можно мне подержать его? Я ждала этого момента почти тридцать шесть лет.
— Только одну минутку, дорогая. Нам еще надо наложить вам швы. По крайней мере, три шва.
Маив усадили в кровати, подложив ей под спину подушку, ребенка завернули в пеленку и дали ей в руки. Он был большой и теплый. Настоящий. Он был настоящим, живым ребенком, с настоящими ручками и ножками, замечательными маленькими пальчиками, курносым носом, крохотным розовым ротиком, почти без волос, с сонными голубыми глазенками. И он мог двигаться. Он мог размахивать руками и ерзать. Он мог издавать писклявые, хриплые звуки — самые сладкие звуки, какие она когда-либо слышала. И это был ее ребенок! Маив Адамс наконец-то стала матерью. Спокойствие оставило ее, и она разрыдалась. В этот момент в родильную палату вошел Мартин, растрепанный, со сбившимся набок галстуком.
Он подошел к кровати, посмотрел на нее, потом на ребенка: