— Что это за слово? — Кормак перевернул страницу и указал на заглавие.
— Умножение. Это значит…
— Я знаю, что это означает, дедушка. Это значит «во сколько раз». Я просто не знал, как оно называется. На следующей странице тоже что-то… не знаю, как оно называется.
— Это деление на бумаге, с выписыванием всех промежуточных шагов. — Он начал думать, что его внук — гений. — Ты можешь делать все эти штуки — деление и умножение?
— Только с маленькими цифрами, — с грустью признался Кормак.
— А еще кто-нибудь в классе умеет это? — спросил Дэнни.
Кормак покачал своей светловолосой головкой.
— Вообще-то, дедушка, мне в школе немножко скучно. Я бы хотел, чтобы все было не так легко и просто.
«Его надо перевести в старший класс», — раздраженно подумал Дэнни. Он поговорит об этом с Элис, когда та вернется.
* * *
Неподалеку, на Ирлэм-роуд, Бернадетта Мойнихэн кипела от возмущения. Подумать только, все эти годы она сохла по такому ярому женоненавистнику! Даже когда она вышла замуж за своего любимого Боба, присутствие Дэнни Митчелла всегда смущало ее.
Все началось тогда, когда умерла его жена и Дэнни как будто потерял опору под ногами. Берни было восемь лет, столько же, сколько и Элис, и она решила выйти за Дэнни Митчелла замуж и заботиться о нем, когда вырастет. Ему было всего двадцать девять. Бернадетта взрослела — ей исполнялось двенадцать, шестнадцать, двадцать, но в ее глазах Дэнни оставался все тем же двадцатидевятилетним. Она мечтала о том, что однажды сравняется с ним, он заметит ее и попросит ее руки. Немало счастливых часов провела она, представляя, каково это — быть женой Дэнни Митчелла. Это была мечта, которой она не смела поделиться с Элис, ведь той могла не понравиться мысль о том, что лучшая подруга станет ее мачехой.
Потом Бернадетта встретила Боба Мойнихэна, и все мысли о Дэнни Митчелле вылетели у нее из головы, если не считать тех случаев, когда она сталкивалась с ним вплотную — тогда ее коленки начинали дрожать, а щеки покрывала предательская краска. Она молилась, чтобы Боб ничего не заметил, и он ничего не замечал.
Но теперь! Она окончательно разлюбила его. «Нельзя выгонять мужчину из его собственного дома, что бы он ни сделал», — вот как он выразился. Черт возьми! Берни поколотила бы Джона Лэйси сковородкой, окажись она на месте Элис, а потом вышвырнула бы его на улицу и сменила замки, чтобы он не смог вернуться.
Она ненавидела мужчин, ненавидела их всех до единого, и сильнее всего — Дэнни Митчелла.
* * *
За соседним столиком чернокожий мужчина притянул к себе на колени девушку и потрогал ее груди, прикрытые зеленым джемпером. Девушка засмеялась и отодвинулась. От пудры ее лицо приобрело оранжевый оттенок, а рот казался ярко-красным пятном. В ушах у девушки покачивались зеленые сережки размером с добрый булыжник.
— Эй, приятель. Обычно я не позволяю мужчинам делать это за просто так.
Мужчина оскалился, демонстрируя большие, очень белые зубы:
— Сколько ты берешь?
— Пять шиллингов, и я твоя на целых полчаса.
— Куда мы пойдем?
— На улицу, я покажу куда, но сначала дай-ка мне пять шиллингов.
Парочка ушла, и Джон Лэйси почувствовал жжение внизу живота. После десяти месяцев воздержания и полудюжины кружек пива ему отчаянно нужна была женщина. Раньше сама мысль о том, чтобы воспользоваться услугами проститутки, показалась бы ему отвратительной, но сейчас, вероятно благодаря выпитому, эта идея выглядела уже не такой отталкивающей.
Господи Боже! Неужели он и в самом деле намеревался пасть так низко? А почему бы и нет, собственно говоря? Войти в этот притон — поступок мужчины, которого не заботит, низко ли он пал. Здесь уже была драка — двое мужчин обнажили ножи и набросились друг на друга. Их вышвырнули вон, но после них осталась изрядная лужа крови. Драка произошла из-за женщины, костлявой молодой девицы с впалыми щеками и пустыми глазами, которая последовала за ними на улицу.
Местечко именовалось «Аркадия», и, когда он переступил порог большой квадратной комнаты с изъеденными червями балками и низким потолком, почерневшим от копоти и старости, оно напомнило ему сцену ада. Деревянный пол был посыпан опилками, вдоль стен стояли длинные столы со скамейками, покрытые пятнами и прожженные сигаретами. Как он и ожидал, зал был набит битком. В уши ему ударила волна шума. Мужчины и женщины надсадно орали во весь голос, стараясь перекрыть шум и гам, особенно выделялись пронзительные женские голоса. Прямо перед ним мужчина с черной повязкой на глазу взмахнул рукой над столом, и с десяток пустых стаканов полетели на пол. В воздухе стоял резкий запах грязных, немытых тел и дешевых духов. Под потолком висел тяжелый и сладкий дым — не только от табака.
Его первым побуждением было повернуться и уйти, но он вспомнил, что искал место, где его никто не знает. Какая разница, где напиться? Два часа спустя он понял, что его первый порыв был правильным. Он не был окончательно пьян, ничего не забыл и от выпитого пива совсем пал духом. Беда в том, что теперь жизнь казалась ему еще более жалкой, запутанной, более невыносимой, чем раньше. Здесь ему с трудом верилось в то, что он женат на прекрасной женщине и у него четверо замечательных детей.
Когда он входил сюда, секс был последним делом, что его заботило, но сейчас он не мог больше ни о чем думать. Как ни пытался, Джон не мог отвести глаз от вульгарно размалеванных женщин в облегающих платьях и коротких юбках. Он воображал, как проделывает с ними вещи, на которые никогда не осмеливался с Элис. Он представил себе, что делает с девушкой в зеленом джемпере чернокожий мужчина, и почувствовал, как напрягся у него член.
На скамью напротив скользнула женщина. «Нужна компания, дорогой?» — спросила она грубым, хриплым голосом. Женщина была вдвое старше его, ее волосы были выкрашены в неестественно рыжий цвет с каким-то лиловым оттенком, лицо ярко и безвкусно накрашено. Джон не мог оторвать глаз от ее грудей, которые почти вываливались из низкого выреза черной блузки, сквозь тонкий материал которой просвечивали соски. Под блузкой у нее ничего не было.
Он отрицательно покачал головой, хотя сердце у него стучало, как бешеное, и он сгорал от желания протянуть руку и коснуться этих выпирающих грудей.
— Нет, спасибо.
— Зашел поглазеть, что ли? — злобно ответила она и ушла, бормоча: — Педрила вонючий.
От него требовалось лишь немного мужества. Мужчины и женщины исчезали и вновь появлялись спустя полчаса, час, еще позже. Все, что нужно было сделать, это просто подойти к женщине — ничего не говоря показать деньги и кивнуть в сторону двери. Но он страшно боялся того, что даже эти падшие женщины оттолкнут его, увидев лицо. Хуже того, они могут взять деньги с тем же выражением отвращения на лице, которое, как ему казалось, он подмечал у Элис, хотя она категорически отрицала это.