– Она добрая, отзывчивая, забавная, любознательная и совсем ничего не боится.
– Гм… А тебе что-нибудь известно о ее родителях?
– Немного, – покачала головой монахиня. – Четырнадцать лет назад ко мне приехал один мужчина, хорошо одетый и весьма напыщенный валлиец. Отказавшись назвать свое имя, он поведал мне, что одна из служанок его жены ждет ребенка, и попросил меня принять младенца, в случае если это окажется девочка. Разумеется, я согласилась.
– А ты ему поверила? – заинтересованно спросила Эмили.
– Нет, конечно. Обнаружив, что его служанка беременна, такой человек в ту же минуту уволил бы ее. Я подумала было, что этот ребенок – плод его собственного романчика на стороне, но потом решила, что люди такого сорта не заводят любовниц. Я пришла к выводу, что, скорее всего, родить должна какая-то его родственница, возможно, дочь.
– А у этой неуправляемой девочки есть имя?
– Разумеется, есть. Неужели ты думаешь, что она прожила без имени все эти годы?
– Я имела в виду, когда ее к вам принесли, у нее уже были имя и фамилия? Или вы сами их придумали?
– Нет, имя у нее было. Ее зовут Руби О'Хэган. Послать за ней?
– Да, конечно!
Десять минут спустя в дверь постучали.
– Войдите, – сказала настоятельница.
На пороге появились монашка и девочка, довольно высокая для своих неполных четырнадцати лет. Если бы Эмили не знала, что воспитанниц монастыря кормят весьма неплохо, она наверняка подумала бы, что девочка голодала несколько недель, – Руби была очень бледной и худой. В глаза сразу бросались великолепные темные очи на осунувшемся лице, кроме того, у девочки был острый носик и тонкие, причудливо изогнутые губы. Коричневое форменное платье было ей слишком коротко, а запястья и лодыжки были чрезвычайно худыми. Под кожей были хорошо различимы кости. У девочки была пышная копна черных волнистых волос, удерживаемая коричневой ленточкой. В целом Руби производила довольно необычное впечатление: в ней одновременно ощущались хрупкость и сила.
Не произнеся ни слова, монашка поклонилась и ушла. Держа руки за спиной, девочка подошла к столу настоятельницы и остановилась.
– Преподобная мать, я опять плохо себя вела? – спросила она громким, низким для ее возраста голосом, в котором слышался ирландский акцент. Впрочем, ничего удивительного в этом не было: многие монашки были родом из Ирландии.
Похоже, если бы ответ на этот вопрос был утвердительным, это не слишком обеспокоило бы девочку.
– Руби, тебе это должно быть известно лучше, чем мне.
– Я считаю, что ничего плохого не делала, – убежденно заявила девочка. – Но иногда меня ругают и за то, в чем нет ничего плохого.
– Например? – тонкие брови настоятельницы взметнулись вверх.
– Например, когда мы шли сюда, сестра Алойзиус отчитала меня за то, что я прыгала. Она сказала, что настоящие леди так не поступают, но, когда я спросила почему, она ничего не ответила.
– Руби, молодые леди должны соблюдать определенные правила приличия, вот почему тебе сделали замечание.
Эмили уже собиралась оспорить это утверждение, но решила промолчать. Слово «приличия» всегда казалось ей таким скучным, таким ханжеским! Если ребенок хочет попрыгать, почему бы не позволить ему это?
– Руби, мне ничего не известно о твоем плохом поведении, непреднамеренном или умышленном, – сказала настоятельница. – Тебя привели сюда по другой причине. Я хочу, чтобы ты познакомилась с миссис Дангерфилд.
Девочка перевела большие глаза на гостью и непринужденно произнесла:
– Здравствуйте.
– Здравствуй, Руби, – улыбнулась Эмили.
– Я должна буду работать на вас?
– А ты хочешь на меня работать?
– Нет, – откровенно заявила Руби, бросив короткий взгляд на мать настоятельницу, которая тут же возвела глаза к потолку, словно моля Бога о терпении.
– И почему же? – спросила озадаченная Эмили.
– Потому что я не хочу быть служанкой.
– А кем ты хочешь быть?
Руби вскинула голову и сморщила тонкий носик:
– Я бы хотела найти работу сама – например в магазине одежды или в одном из тех кафе, которые я видела в городе. А еще я хотела бы жить отдельно: мне не нравится, когда мной командуют.
На лице настоятельницы застыло мрачное выражение.
– Руби, тобой будут командовать и в магазине, и в кафе, – сказала она. – Тебе никогда это не приходило в голову?
– Да, но меня не будут считать своей собственностью, ведь так? – ответила девочка, блеснув темными глазами. – А прислугу все считают своей вещью. Я не хочу быть ничьей вещью!
Эмили незаметно для себя самой кивнула.
– Мне не нужна прислуга, – заявила она, – мне нужна подруга, которая будет жить в моем доме.
На этот раз удивилась Руби. Склонив голову набок, она несколько секунд помолчала, размышляя о чем-то, и наконец ответила:
– У меня и так уже полно подруг.
– Руби, а ты хочешь, чтобы мы с тобой были подругами?
Из-за стола донеслось что-то вроде фырканья, потом настоятельница встала и спокойно произнесла:
– Руби, выйди, пожалуйста. Мне надо поговорить с миссис Дангерфилд наедине.
Девочка с бунтарским видом заявила:
– Но я ведь хочу быть ее подругой!
– Руби, выйди.
Когда воспитанница скрылась за дверью, Эмили тихо сказала:
– Можно было и помягче.
– Да что ты себе позволяешь? – возмущенно проговорила ее сестра.
Впрочем, возмущение настоятельницы было направлено главным образом на саму себя: ей не надо было допускать такого развития событий. Эмили ни в коем случае нельзя было отдавать воспитанницу монастыря, и следовало сказать об этом с самого начала.
– Руби не игрушка и не украшение для твоего дома, – уже чуть спокойнее сказала Сесилия. – Она еще ребенок, и она существо, наделенное душой. И долго она будет оставаться твоей подругой? До тех пор, пока ты не решишь в очередной раз отправиться в кругосветное путешествие? А что с ней произойдет, если ты опять выйдешь замуж?
– Если я куда-нибудь поеду, то возьму Руби с собой, а мысль о новом замужестве повергает меня в ужас. Я буду относиться к ней как к дочери, честное слово! Сестрица, скажем честно – эта девочка не годится в служанки. Если ты отдашь ее в какой-нибудь дом, она не протянет там и недели. Отдай мне ее, и мы сделаем друг другу большое одолжение.
– Эмили, ты все утрируешь, как обычно.
– И тем не менее… Кстати, – подмигнула Эмили, – разве тебе можно терять терпение? Твой Бог будет недоволен. Полагаю, эту ночь тебе придется посвятить самобичеванию.