– Что ты будешь делать, когда закончится война? – как бы невзначай спросил Том.
– Закончу обучение. Я уехала из Кардиффа так быстро, что не успела сдать выпускные экзамены на курсах медсестер.
– А ты можешь закончить свое обучение в Штатах?
Девушка затаила дыхание:
– Зачем это мне?
– Потому что в Штатах живу я, – низким, напряженным голосом произнес Том. – Я буду там работать и хотел бы, чтобы ты была рядом со мной. Оливия, ты выйдешь за меня?
– Но ведь мы почти не знаем друг друга, – пробормотала она и подумала, как глупо все же притворяться, что она удивлена вопросу, которого желала всем сердцем и о котором молилась каждую свободную минуту.
Том нетерпеливо махнул рукой:
– Милая моя, идет война, ужасная война – самая худшая из всех, что знал мир. Сейчас у людей просто нет времени на то, чтобы получше узнавать друг друга. Я полюбил тебя с первого взгляда.
Прижав ее руку к своим губам, он хрипло продолжал:
– Ты самая красивая девушка, которую я когда-либо встречал!
Если он так думает, он и впрямь ее любит! У Оливии закружилась голова, и она ответила, что согласна, что и сама его любит. Том стал целовать ее в шею, в щеки, потом нежно сжал ее голову ладонями и поцеловал в губы.
Оливия всегда была робкой, неуверенной в себе девушкой, и это был ее первый настоящий поцелуй. Прижавшись к Тому, она ощутила, как в ее теле что-то оживает.
– Я люблю тебя, – прошептала она.
Том прижал девушку к своей груди так крепко, что у нее перехватило дыхание.
– В тот же день, в ту же минуту, как закончится эта проклятая война, мы поженимся, – с хрипотцой произнес он. – Я буду писать тебе каждый день, и, если нас переведут в другое место, я сразу сообщу новый адрес, чтобы ты могла отвечать мне. Ты дашь мне свою фотографию?
– Несколько месяцев назад меня сфотографировали с пятью другими медсестрами, – еле слышно сказала Оливия. – Я могу отдать тебе этот снимок.
– Я тоже хочу подарить тебе кое-что.
Том протянул руку. На его среднем пальце блеснуло золотое кольцо. Оливия и раньше обращала на него внимание и даже сначала думала, что Том женат, – но потом поняла, что кольцо надето не на тот палец.
– Это обручальное кольцо моего деда, – объяснил Том, снимая кольцо. Его темные глаза сияли. – Перед самой смертью он дал каждому из внуков что-то особенное. Я получил это кольцо. Оно слишком большое, но для твоего среднего пальца, наверное, подойдет. А еще ты можешь носить его на цепочке на шее.
Кольцо оказалось слишком большим для всех пальцев Оливии. Она положила его в нагрудный карман своего длинного белого передника, пообещав, что при первой же возможности купит цепочку.
– У меня такое чувство, что мы уже женаты, – каким-то чужим голосом произнесла Оливия. Происходящее было почти нестерпимым. Ей хотелось, чтобы Том вновь поцеловал ее, чтобы делал с ней все то, что она до сегодняшнего вечера считала неправильным. Обняв его за шею, она мягко потянула его вдоль стены госпиталя. Том положил руки ей на талию – со стороны могло показаться, что они танцуют какой-то странный танец.
Где-то далеко солдаты запели грустную, исполненную тоски песню.
– Милая моя, куда мы идем? – поинтересовался Том.
– Тут недалеко…
Они подошли к углу здания. Метрах в тридцати от них в лунном свете поблескивали серебром рельсы. За железнодорожной линией стояло маленькое одноэтажное строение без двери.
– Когда-то здесь была железнодорожная станция, а в этом здании располагался зал ожидания, – сказала Оливия.
– Так, значит, мы идем туда? – немного недоверчиво спросил Том.
Но такая вещь, как стыд, исчезла бесследно вместе с остатками респектабельности и приличий, которые Оливии внушали всю ее сознательную жизнь. В одно мгновение ее мир развернулся на сто восемьдесят градусов.
– Если ты не против, – произнесла она.
– Я не против? Да я хочу этого больше всего на свете! Но ты, Оливия, хочешь ли этого ты?
Вместо ответа она рассмеялась, сжала его руку, и они стали переступать через серебристые рельсы. На них по-прежнему светили мириады звезд, где-то в темноте раздавалось солдатское пение… Они вошли в заброшенное здание, которое стало для них целым миром.
Война должна была закончиться через несколько месяцев. Об этом говорили все: аналитики, репортеры, политики, усталые, измученные лишениями простые люди… Но то же самое можно было слышать на протяжении четырех последних лет – с самого начала войны.
Оливия Джонс хорошо понимала, что люди просто хотят слышать эти слова. Но теперь у нее была собственная, весомая причина дожидаться окончания боевых действий – война должна была закончиться еще до того, как Том вернется в свою часть.
На следующее утро Оливия проводила Тома, незаметно сунув ему в карман обещанную фотографию. Следовало быть осторожной: если бы старшая медсестра догадалась, что произошло прошлой ночью, у Оливии были бы крупные неприятности. Проводить пациентов, которых они лечили последние недели и месяцы, вышли несколько медсестер в вуалевых чепцах до плеч, темно- синих халатах и длинных передниках. Когда освещенный ярким солнцем поезд двинулся в сторону Кале, по щекам многих девушек и некоторых солдат поползли слезы.
Оливия не представляла себе, что можно быть одновременно такой невыносимо несчастной и счастливой. Грусть ее была вызвана отъездом Тома, а радость – предвкушением их совместного будущего. Глядя, как поезд скрывается за поворотом, Оливия теребила пальцем кольцо в кармане. Прошлой ночью она как следует его рассмотрела. На внутренней поверхности были выгравированы уже едва различимые слова: «ИМОНУ ОТРУБИ, 1857».
«Если – вернее, когда – у нас с Томом родятся дети, мы назовем их Руби и Имон», – сказала себе Оливия, потирая руки в радостном нетерпении.
Койки в палатах пустовали недолго. Уже через несколько часов прибыли конные кареты «скорой помощи», полные наскоро перевязанных раненых. Остаток дня медперсонал занимался ими, перебинтовывая ранения заново и как только можно утешая тех солдат, раны которых были несовместимы с жизнью. Некоторых раненых тут же отправляли в операционную для ампутации конечностей, откуда они возвращались, вялые после анестезии и охваченные ужасом при виде своего искалеченного тела.
Оливия переходила от койки к койке, улыбаясь убитым горем мужчинам, разнося воду и поправляя постели. Как обычно, девушка про себя проклинала политиков, ответственных за эту бойню и почти ничего не делающих, чтобы она наконец прекратилась. Просто так, без каких-либо весомых причин в жертву было принесено целое поколение молодых парней, а несколько поколений женщин потеряли своих мужей, отцов, сыновей.
Но никто из раненых ни за что не догадался бы, что маленькая медсестра с милой улыбкой – внешность Оливии была не такой невзрачной, как она сама считала, – полностью поглощена мыслями о предыдущей ночи, ночи, когда она познала мужчину и дала обещание стать женой.