Глядя на отчий дом подопечного мальчика, она вспомнила анекдот про нового русского, который, оказавшись в Эрмитаже, зевнул от скуки: «Бедненько… Но чисто!»
Дворец в три этажа нескромного обаяния буржуазии и роскоши!
Хозяин дома, папашка мальчика, если представить его, например, альпинистом в социальном и денежном смысле, точно уже взобрался если не на Джомолунгму, то на какой-нибудь хороший Эльбрус и завис на вершине, растерянно озираясь, потому как не знает, чего ему еще в этой жизни хотеть. А спросить не у кого – люди остались далеко внизу.
Крепенький темноглазый мальчишка оглядел Сашу оценивающе:
– А ты ничего! Блондинка, и сиськи большие, как мне нравится!
Саша поперхнулась и не сразу нашла что ответить.
Потом ребенок честно признался, что нянь у него сменилось множество. Кто сам сбежал, кого уволили. Она поинтересовалась, почему увольняли. Мальчик, мило улыбаясь, сообщил, что по его просьбе.
– Если она мне не нравилась, например, была противная, или страшная, или докапывалась до меня, я просил папу ее уволить.
Сашу он тоже предупредил, на всякий случай:
– Ты не противная. И не страшная. Если не будешь докапываться, то сработаемся!
Мамой оказалась женщина системы «девочка», в том смысле, что на женщину никак не тянула – хрупкая, тонкая, волосы до попы, выполненной в весьма изящном исполнении, голосок такой манерный, грассирующий, типа: «Да, я капризулька! Но разве я не могу себе это позволить?!» И упакована женщина-девочка дай бог каждому! В общем, трудно избежать соблазна ей не позавидовать.
Даже Саша, свободная от зависти, подумала: «Во как! И внешность, и семья, и дом на Рублевке! Вот ей в масть кинули!» И так думала целых три дня, пока не увидела отца семейства.
Папашка был маленький, весьма портативного роста, приблизительно с табуретку, толстый и лысый. Но это бы еще полбеды. Беда в том, что он видел себя двухметровым мускулистым красавцем. Хозяином мира. Или хотя бы маленького мирка этого дома. И вел себя соответствующе.
Однажды Саша стала свидетелем семейной сцены. Она сразу обратила внимание, как женщина-девочка при виде мужа словно подобралась и встала в стойку. И не без удивления отметила: надо же, дрессированная.
– Где ты была?! Я звонил, а ты не отвечала! – разорался портативный властелин мира.
Девочка потупила красивую головку, поникла, пролепетала что-то в свое оправдание с интонацией холопа, подающему царю челобитную. Угу. Ясно. Мужичок системы «вагон понтов». А жена, значит, для того, чтобы катить эту лысую тележку с понтами.
Мужчина, видимо, уловил Сашин удивленный взгляд и спросил:
– А тебе что?
Саша хотела ответить, что она с ним на брудершафт не пила и форма «ты» не приветствуется, но, взглянув на женщину-девочку, промолчала. Буркнула: «Ничего». И ушла с мальчиком в детскую.
В воображении Саша нарисовала пасторальную картину, как они с милым мальчуганом станут читать про Незнайку и Чебурашку, придумывать всякие детские спектакли, непременно поедут в зоопарк. В общем, ей привиделось что-то из своего детства. И она не учла, что ее детство закончилось лет двадцать назад и с тех пор у детей другие радости.
Например, такие. В первый же день мальчик протянул Саше жвачку. Она отказалась, мол, спасибо, не люблю. Ну, возьми да возьми! Взяла из вежливости, положила в рот под его заинтересованным взглядом, и вдруг… Тьфу! Какая прелесть эта ваша жвачка с перцем! А мальчик заливается, чуть не падает от смеха. Потом он еще поупражнялся в своем изысканном юморе – то подкладывал Саше в сумку кучу пластмассового дерьма, то на стул пластмассовую блевоту. Так и чередовал их неутомимо, пока она не объяснила, что зря старается – подобный юмор на нее не действует. Зато Саша впечатлилась коллекцией игрушек мальчика, под складирование которых было выделено две большие комнаты. Ассортимент магазина «Детский мир» в сравнении с этим изобилием казался убожеством. Правда, мальчику Денису оно было безразлично. Про такой архаизм, как плюшевые медведи и зайцы, в ассортименте и речи не было – они сидели на полках совершенными сиротами, но без внимания маленького хозяина оставались даже какие-то фантастические, современные и, видимо, сверхдорогие, модели вертолетов и машин. Любой мальчишка, увидев такое богатство, наверное, ошалел бы от счастья, а Денис разглядывал свою игрушечную империю со скучающим видом. Дело ясное – зажрался парень.
Саша честно пыталась выяснить, что ему интересно. Книжки? Рисование? Музыка? Спорт? Ну хоть что-нибудь, что вызвало бы у него улыбку.
Начала с книжек. Незнайка у них не пошел. Такая же печальная участь постигла Винни Пуха со всеми его друзьями, и, что самое печальное, Сашины любимые сказки про чудесный тандем ежика и медвежонка. Денис слушал первые пять минут, потом демонстративно включил телевизор. Увлечь его рисованием, музыкой, английским тоже не получилось. Парень с вызовом отвечал:
– Мне это неинтересно! Я это ненавижу!
– А что интересно? Чипсы жрать перед телевизором?
– Не докапывайся до меня! – угрюмо попросил Денис.
Итак, она ездила туда уже пять дней, а контакта с ребенком до сих пор не наладила. Решила поговорить с матушкой Дениса. Честно спросить, в чем проблема? В ней, потому что она не профессионал, или в ребенке? Мама Дениса сначала вообще не поняла, о какой проблеме идет речь. Взглянула высокомерно и гордо произнесла:
– У нас в семье нет проблем.
– Это замечательно. Но вот мальчик…
– А что с мальчиком?
– Его ничего не интересует.
– И что?
Саша растерялась:
– Наверное, это ненормально? Какие-нибудь интересы ведь должны быть?
Мамаша раздраженно повела плечиком:
– Обычный ребенок, да, звезд с неба не хватает, ну так не всем же быть вундеркиндами.
– Может, дело в том, что я не сумела наладить с ним контакт?
Та усмехнулась:
– Да перестаньте! Вы у него пятнадцатая няня по счету. В первой десятке все были как минимум с высшим педагогическим образованием, а то и ученой степенью. А трех гувернанток мы вообще выписали из Англии. Но Денису они не нравились, больше месяца у нас никто не задерживался, и мы махнули рукой. К черту этих теток с дипломами, не в дипломах дело! Вы, Александра, занимайтесь своими обязанностями, а насчет характера Дениса и его интересов – не ваша печаль и забота.
Легко сказать, «не ее печаль», когда мальчонка хамил на каждом шагу, и приходилось сдерживаться от желания заехать ему в ухо. Он, зараза такая, будто постоянно ее испытывал. Например, Саша говорит ему в сотый раз, что пора заниматься, хватит смотреть телевизор, а он отвечает:
– Не смей давить на ребенка! Будешь плохо себя вести, я на тебя пожалуюсь маме. А лучше сразу папе!
Временами ей было жаль его: все-таки ребенок, избалованный, испорченный, но ребенок. К тому же одинокий. Но часто про жалость к ребенку Саша забывала, потому что мальчик, если честно, вылитый папа, только без лысины.