Я понял, что он предлагает мне спуститься и мысленно скрутил кукиш перед его носом. Спускаться – еще чего не хватало! Я уже окончательно убедился, что не сплю, и еще я понял. что со мной случилось настоящее чудо, странное и как нельзя более своевременное. Больше всего на свете я хотел оказаться в одиночестве, подальше от страмослябских пиратов и их свиней. Что ж, это мне почти удалось! Я вспомнил, с каким отчаянием просил о помощи равнодушное небо над своей головой, повторяя чудесное слово Хугайда – я мог быть доволен: не такое уж оно было равнодушное, это самое небо…
– Ибьтую мэмэ, Маггот! Куляй суды! – Настойчиво повторил Плюхай Яйцедубович. Кажется, бедняга просто не мог смириться с тем, что на его глазах творятся такие странные вещи, и ужасно хотел одного: чтобы все встало на свои места.
– Обойдешься! – весело сказал я, болтая ногами и вовсю наслаждаясь собственной отчаянной храбростью. – Мне здесь нравится, – я вспомнил, что мой собеседник ничего не понимает и добавил – просто, чтобы сделать ему приятное: – Етидрєный хряп, Плюхай Яйцедубович!
Пираты дружно заржали. Кажется, мое выступление доставило им ни с чем не сравнимое удовольствие. Да и мне тоже, чего греха таить!
С мачты я так и не слез: от добра добра не ищут. Мне было вполне удобно – как ни дико это звучит! – воздух здесь, наверху, казался неправдоподобно свежим, почти сладким, ветер старательно надувал яркий парус. Мы шли с хорошей скоростью, и я был почти уверен, что мы доберемся до острова Халндойн именно за десять дней, а не за двадцать, и уж тем более не за сорок! Внизу буянили господа пираты. Как я и предполагал, они напились вусмерть и теперь плясали на палубе, выкрикивая невнятные проклятия ни в чем не повинному звездному небу, и угрожая ему некими загадочными фуздюлями. Я был ужасно рад, что меня там нет: именно так я и представлял себе ад… Впрочем, я заметил, что сам капитан и еще несколько человек время от времени отрывались от вакханалии, чтобы совершить какие-то осмысленные действия с такелажем и прочей мореходной хренью. Это внушало некоторую уверенность, что судьба корабля, как ни странно, находится во вполне надежных руках…
Сбылась вековая мечта интеллигента всегда быть выше обстоятельств! – весело сказал я сам себе на рассвете. – Кто бы мог подумать, что это может выглядеть именно таким образом! – после этого монолога я умудрился заснуть, и еще как крепко! Но я не упал – сам до сих пор не могу поверить, что такое возможно!
Мое высокое положение сделало меня самой привилегированной особой на пиратском судне. Меня боялись и уважали – это было совершенно очевидно. Каждое утро и каждый вечер мне приносили порцию хряпы и на коленях умоляли не побрезговать угощением. Когда пираты поняли, что я не собираюсь спускаться вниз (если честно, я просто очень боялся, что чудо закончится, я наконец-то испугаюсь, не смогу залезть обратно и буду вынужден искать себе место для ночлега на грязной палубе), они впали в отчаяние, а потом нашли в своих рядах героя, который согласился доставлять мне еду. Героя звали Давыд Разъебанович, мне показалось, что он был самым веселым из пиратов – и самым горьким пьяницей: прочие страмослябы начинали гулять сразу после полудня, а Давыд Разъебанович вообще никогда не был трезвым, можно подумать, что его организм был своего рода самогонным аппаратом и самостоятельно вырабатывал алкоголь из всех поступающих в него ингредиентов – даже из воздуха. Дядя был опытным верхолазом и довольно редко падал с мачты – разве что, если очень уж сильно напивался. Но ему отчаянно везло: его полеты на палубу заканчивались без трагических последствий. Кроме мисок с едой он таскал мне венки из цветов и ленточек – точно такие же украшали загривки крашеных свинозайцев, Разумеется, я был тронут до глубины души…
Впрочем, вся еда тут же отправлялась в море, на радость его многочисленным обитателям: я совершенно не испытывал чувства голода. Но дело даже не в этом, аппетит – дело наживное, просто я ужасно боялся нарушить хрупкое равновесие, которое стало единственным смыслом моего нынешнего существования. Я так и не смог уяснить для себя природу случившегося со мной чуда, но прекрасно понимал, что оно может закончиться так же внезапно, как и началось, и тогда… Пикирующий полет на палубу вслед за героическим асом Давыдом Разъебановичем казался мне всего лишь лирической прелюдией к прочим сомнительным удовольствиям: чем больше я наблюдал сверху повседневную жизнь страмослябских пиратов, тем меньше мне хотелось вливаться в их дружный коллектив. Поэтому я старался быть осторожным – возможно, я перегибал палку, когда думал, что несколько кусков пищи снова сделают мое тело таким же тяжелым и неповоротливым, как прежде, но строгая диета казалась мне невысокой платой за странное, эксцентричное – и столь своевременное! – могущество. Правда, я все еще испытывал жажду, но эту проблему мы кое-как уладили: я разыграл блистательную (для начинающего) пантомиму и с грехом пополам объяснил Давыду Разъебановичу, что хочу пить. Правда, поначалу он несколько раз приносил мне какую-то жуткую самодельную брагу, я сердился, выливал ее на палубу и настойчиво требовал воды – странное дело, в этом мире проблемы с питьевой водой преследовали меня с маниакальным упорством! После того, как я научился настойчиво и отчетливо выговаривать популярные словосочетания вроде ибьтую мэмэ, уть влять, куляй ибуты мэмэ и совершенно феерическое словцо пундедрас, парень все-таки уяснил, что мне требуется обыкновенная мокрая вода. Оказалось, что на страмослябском языке она называется мряка, и великолепный Давыд Разъебанович принес мне эту самую мряку в большой деревянной фляге. Вода была чистой, холодной и удивительно вкусной – приятный сюрприз… Само собой разумеется, через некоторое время у меня возникла небольшая физиологическая проблема. От фундаментальной проблемы такого рода меня спасала диета – и на том спасибо! Разумеется, я долго колебался прежде, чем решился помочиться сверху на палубу: воспитание не позволяло. По крайней мере, я изо всех сил старался дождаться ночи… Стоило мучаться: господа пираты не обратили на мое вопиющее хамство ровным счетом никакого внимания, поскольку их вечернее веселье было в самом разгаре!
С кем поведешься! – печально констатировал я. И строго сказал себе: – Только постарайся, чтобы это не превратилось в привычку!
Впрочем, были в моей жизни и куда более лирические моменты: дивные, долгие рассветы и закаты, когда три разноцветных солнышка поджигали горизонт с разных сторон, то одновременно, то по очереди – я никак не мог установить хоть какую-то закономерность, создавалось впечатление, что местные светила сами решают, когда появиться на небе, и когда его можно покинуть… Я любовался пестрыми солнечными бликами на темно-зеленой поверхности моря, а время от времени обитатели воды преподносили мне удивительные сюрпризы: однажды я увидел огромную фиолетовую летающую рыбу, раздувшуюся, как невероятный живой дирижабль, да еще с длинным щупальцем на брюхе, похожим на слоновий хобот – диковинная рыба постепенно худела и приближалась к поверхности воды, дело закончилось тем, что она нырнула и исчезла в темноте моря. Несколько раз моим ушам довелось услышать тихое пение: где-то вдалеке звучали тоненькие, пронзительно щемящие голоса, которые могли принадлежать разве что осиротевшим ангелам – сначала я приписывал этим дивным звукам совершенно мистическое происхождение, но оказалось, что это пели забавные круглые рыбки, напоминающие маленькие арбузики: такие же зеленые и полосатые. Хугайда! – прочувствованно говорил я небу над своей головой, поскольку не знал другого способа сказать спасибо за эти невероятные вещи – маленькие, но бесценные подарки заплутавшему страннику…