— Ну… раз ты так считаешь… тогда конечно, — пробормотала Ольга и втащила Телевизора в остановившийся около них троллейбус, потому что увидела, как к воротам дворца бежит в распахнутой куртке один из Добровольских.
— Почему ты ушла? — Добровольский почти прижал Ольгу к стене школьного коридора.
— Я свободный человек: захотела и ушла, — ответила она.
— Но… это же непорядочно… Я же тебя пригласил! И ты согласилась! Ты пришла туда со мной! Могла ведь не соглашаться, если…
— Ой, не могу! — простонала Ларионова. — Тебе ли, Саша-Паша, говорить о порядочности? И потом, понимаешь… Мне вдруг взял да и понравился Телевизор!
— Хватит сочинять! Кому может понравиться Телевизор?
— Мне может. И уже понравился!
— Чем же?
— А… у него очки модные… и вообще… он умный… Вот ты, например, знаешь, что такое Цвингер?
— Цвингер? Не знаю…
— Вот! А Телевизор знает. Он вчера меня пригласил вместо бала посмотреть фотографии этого германского Цвингера. Как я могла отказаться? Каждый культурный человек обязан знать о сокровищах мировой культуры! Тебе все ясно, Саша-Паша?
— Прекрати меня так называть! — взревел Добровольский. — Меня зовут Александром!
— Прости, но я в этом не уверена.
— Ну… Я не знаю… Как мне тебе доказать?
— С чего ты взял, что мне нужно что-то доказывать? Мне абсолютно все равно, кто ты есть! — Ольга оттолкнула Добровольского и пошла на химию.
— Ты чего такая вздрюченная? — спросила Галка, когда Ольга в кабинете химии шмякнула о стол свою школьную сумку.
— Меня, Галина, раздирают такие противоречивые чувства, что, чувствую, недолго уж мне осталось…
— Чего недолго?
— Жить недолго. Разорвут меня эти чувства пополам.
— Хотелось бы поподробнее! Если, конечно, можно…
Ольга села за стол и обхватила голову руками.
— Я, Галка, сама себя не понимаю. С одной стороны, я ненавижу Сашку Добровольского. Мне хочется обмануть его, обвести вокруг пальца и мстить, мстить, мстить! С другой стороны… Он ночами мне снится…
— А ты уверена, что снится Сашка? А может, Пашка? — рассмеялась Калинкина.
— В том-то и дело, что я ни в чем не уверена. И однажды мне даже приснилось, что я тоже размножилась.
— Раздвоилась?
— Нет. Именно размножилась. Будто бы я существую в двадцати экземплярах, а Сашка ходит около этой двадцатки и никак не может определить, где я настоящая. Ну… как в сказке про дочерей Кощея Бессмертного.
— И чем же дело кончилось?
— Ничем. Ерундой какой-то все сменилось. Это ж тебе не фильм, а сон. Если в жизни решения у проблемы нет, то и сон помочь не может.
— Не скажи. — Галка кивнула на таблицу Менделеева. — Вон какие проблемы могут во сне решиться, а у тебя всего лишь какие-то жалкие близнецы Добровольские. Но вообще-то, я тебе, Ольга, здорово сочувствую. Мне кажется, я сошла бы с ума, если бы у Катаняна был брат-близнец.
— Значит, у вас все хорошо? — с завистью спросила Ларионова.
Галка счастливо улыбнулась и шепнула ей на ухо:
— Представляешь, мы целовались!
— Да ну?! И как?
— Как-как… Хорошо… вот как… Слушай! — Галкины глаза засветились идеей. — Вот же решение проблемы! До чего же гениальные вещи, — она опять кивнула на таблицу Менделеева, — способствуют ускорению мыслительного процесса!
— Галина, ты меня пугаешь, — отшатнулась от подруги Ольга.
— Не пугайся! Я поняла, что тебе надо с Добровольскими поцеловаться!
— С двумя сразу?
— Можно по очереди.
— А с одним нельзя?
— Нельзя. Надо с двумя.
— Почему?
— Потому что они наверняка это делают по-разному.
— А если тоже одинаково?
— Не может быть!
— С чего ты взяла? У них ведь и почерк, и голоса, и родинки одинаковые. Они даже головы склоняют одинаково, когда пишут.
— Это не противоречит моей теории.
— То есть?
— Дело в том, что всему они учились вместе, глядя друг на друга, запоминая и копируя. А поцелуи — дело глубоко личное и, я не побоюсь этого слова, интимное. Вряд ли они этому специально обучались. И вот тут-то каждый проявит самостоятельность и яркую индивидуальность. Я просто уверена, что целоваться они будут по-разному.
— Может, ты и права, — согласилась Ольга. — Но не могу же я при каждой встрече тестировать их поцелуем.
— А почему нет?
— Ну тебя, Галка! Вечно ты придумаешь что-нибудь совершенно невообразимое! То отравленное пюре, то любовь к Телевизору, то поцелуи… Смешно прямо.
— А ты попробуй! Сама же потом спасибо скажешь! Кстати, а что у тебя с Телевизором? Добровольский снится, а шепчешься ты почему-то все время с Казбеком.
— Знаешь, Галя, мы с ним подружились с того бала во дворце. Он действительно хороший парень. Интересный такой, интеллигентный.
— Ну, вот тебе и доказательство, что я все время права! Может, ты в него по-настоящему влюбишься?
— Нет, Галка, я уже влюбилась, и перевлюбляться мне совершенно не хочется.
После химии 9-й «А» опять оставили на классный час.
— Не забудьте за новогодними хлопотами, что четвертого января мы с вами встречаем ночной поезд из Москвы, — напомнила Нина Петровна. — Жду вас возле школы в семь тридцать утра. Запишите это себе в дневники и, пожалуйста, не проспите. С родителями мы уже обо всем договорились, так что готовьте вашим гостям места и теплый прием. А пятого января в шестнадцать ноль-ноль проведем совместную дискотеку. Надеюсь, все участвующие в культурной программе ничего не забыли?
— Помним!
— Не забыли! — нестройно отозвались девятиклассники.
— Ну и отлично, — улыбнулась им Нина Петровна.
Когда ребята из московского поезда высыпали на платформу, Калинкина толкнула подругу в бок:
— Гляди, и у них близнецы!
Ольга обвела гостей тревожным взглядом и тоже заметила двух совершенно одинаковых девочек в ярко-красных куртках, черных джинсах и пушистых белых шапочках с многочисленными висячими помпончиками. Лица москвичек были очень симпатичными, глаза — большими и серыми, а выбивающиеся из-под шапочек волосы — темными и кудрявыми.
— Надо брать их! — прошипела Ольге в ухо Галка.
— Кому? — тихо спросила Ольга.
— Я думаю, что тебе.