— Вот именно! — Я не собирался сдаваться. — Без сомнения, институт брака был необходим человечеству, особенно в те времена, когда женщина одна ни за что не выжила бы и не подняла детей. Всякий брак, так или иначе, как-то регистрировался. Во все времена у всех народов мужчину и женщину как-то представляли общине, в которой существовали, и богам, которым поклонялась община. Свадьба — это такое таинство, мощный ритуал, уходящий корнями в такую древность, что сейчас, пожалуй, нет смысла искать первопричины его появления. Хотя, если мы заглянем в Библию, первое бракосочетание произошло очень просто: Господь, создав мужчину и женщину, велел им «плодиться и размножаться» и сказал, что «прилепится жена к мужу, и будут одна плоть». Собственно говоря, это все. Коротко и просто. А, как известно, что Бог сочетал, человек не разлучит…
С тех ветхозаветных времен воды много утекло, один Всемирный потоп чего стоит! Понятное дело, ритуал брачного соединения усложнился, но в то же время и упростился. Это в том случае, если мужчина просто брал женщину силой на войне или по какой-то иной надобности. Просто по праву сильного. Женщины, как и мужчины, покупались и продавались, занимались продажей собственного тела. И те, и другие создавали гаремы, это когда блуд был узаконенным, или просто блудили на стороне, когда многобрачие не дозволялось. Но изначально Бог создал мужчину и женщину! Заметь! Не одного мужчину и четырех жен и не одну жену и десяток мужчин, а именно его и ее. Так что же с нами произошло?
— Ты чего на меня набросился! — возмутилась Аня. — Тоже мне, кухонный проповедник! Если тебе есть что сказать, напиши книгу и издай. Глядишь, денег заплатят.
— Ты думаешь, все можно измерять деньгами? — Сам не знаю, из-за чего так возбудился, но меня определенно несло.
— А что тут плохого? Покупает же Лена дурацкие книжки из серии «Как влюбить в себя любого». Так чем ты хуже американских авторов? Пусть лучше тебя читает.
Я отмахнулся:
— Все, что я тут высказал, старо, как мир, и никому не интересно.
— Ты сделал такой вывод только потому, что вообще ничего не хочешь делать, — парировала жена.
Вот как с ней разговаривать после этого?
И я покинул поле боя. То есть удалился с кухни с гордо поднятой головой. Но не чувствовал себя побежденным. Внутри бродили мысли и просились наружу.
Я открыл ноутбук и записал:
Мужчина и женщина
Если взять за основу библейскую историю, можно сделать такой вывод: в какой-то момент после грехопадения и изгнания из Рая человек потерял чистоту помыслов, потерял что-то очень важное, даже главное. И приобрел вместо этого утерянного алчность. И с жадной поспешностью начал стремиться к обладанию. Эта жажда скоро стала распространяться на все, что окружало человека: не только на землю и всевозможные блага на ней, но и на других людей, в частности на женщин. Говорят, когда-то был матриархат, женщина правила родом, а мужчина ей подчинялся. Не знаю, не знаю… Может, и было что-то, но, скорее всего, нет.
Я задавался вопросом: ну почему совокупление — плохо? Что такого в том, что женщина и мужчина хотят друг друга и, так сказать, осуществляют свое желание. Вспомним святого, победившего свою похоть. Кажется, его звали Антонием, и он лет тридцать провел в пещере. Спрашивается: зачем? Зачем, если сам Создатель велел плодиться и размножаться? И до меня дошло наконец! Этот человек понимал, что у него нечистые помыслы. Понимаете? То есть он не может полюбить женщину, одну, единственную, не может стать мужем и отцом. А способен только на блудные желания и действия! Именно поэтому человек ушел в пещеру. Подумайте! Какой образ! Пещера, большая или маленькая, неважно, как бы олицетворение всех женских пещер, совокупность, объединение. Антоний ушел весь на тридцать лет в темноту и боролся с собой. Точнее — с собственной греховностью, уничтожал в себе беса. Потому что чистый человек с чистыми помыслами даже не станет задумываться над своей похотью, он ею не обладает. Он умеет любить, эта способность дарована ему Богом, с любовью этот человек рождается в мире и с любовью смотрит на него. Потому для него другой человек не может быть объектом страсти, а только объектом любви, в которой греха нет и в помине. Но мы-то не знаем или забыли, что есть любовь.
Ять — значит иметь!
Ловлю себя на мысли… Наблюдая за парочками в метро или на улице, я словно бы вижу их чувство друг к другу: нежность, страсть, превосходство одного над другим или другой, демонстрацию власти над партнером, преклонение, а то и просто откровенную похоть, выставленную напоказ. «Смотрите! Я трахаю эту самку, я трахаю ее так и так, и даже так, как вам и не снилось!»
Почему-то сразу становится ясно до прозрачности, чем они занимались сегодня, о чем говорили, что будут делать в ближайшие часы и как разбегутся, оставив на память друг другу чувство резкой брезгливости или недоумения.
Больше всего жаль подростков. Они, бедненькие, только-только столкнулись со смутными, невыясненными пока желаниями, с ночными трепетными снами, с непонятным и непредсказуемым позывом. Когда вдруг потянет к незнакомой девушке, до сладкой дрожи, до горячего колотья где-то внутри, с тяжелым горячим комом внизу живота. И стоишь как дурак, обливаешься потом, а она летит, недоступная, неземная и странная, волосы развеваются встречным или боковым ветром, грудки тянутся к твоим ладоням. Но ничего нельзя, или можно?
И снова ночное томление, ее имя на губах, до стона, до невнятного полубреда. А потом отходит, отпускает, потому что прилетает другая, с терпким запахом, вздрагивающими ягодицами, смеющимся ртом… И еще, и еще! Да сколько же их!
Которая отзовется? Та, пышненькая с веселой челкой, или эта, похожая на стрекозу, а может, маленькая лисичка с раскосыми глазками и хитрой мордашкой? А хочется еще ту, что в телевизоре, с ногами от ушей, небрежной грацией, с лицом, на котором написано: как вы мне все надоели! О, уж она-то все знает! У нее опыт будь здоров!
Борьба с собой под одеялом, стыдливый восторг, волосатые подмышки и пробивающиеся усы.
Мама говорит подругам: «Совсем стал мужчиной!»
Да если бы!
А они, они, птички-чирикалки, непонятные, звонкие, порхающие? Что они?
Да ведь там все то же. Жаркие шепотки друг дружке на ушко, и это ушко, на солнце становящееся прозрачным, вдруг краснеет, а шепот все быстрее и жарче, и взгляд после того такой внимательный. «А он сказал…», «А потом посмотрел так…» — «А ты?» — «Я сделала вид, что не вижу…»
Первые робкие ростки того, что потом превратится в так называемую любовь.
Все эти голенастые пигалицы как-то внезапно, в одно лето, хорошеют и наливаются, как ягоды клубники на грядке. Созрели…
Для чего?
Вот они уже пробуют себя, осознают, ощущают. Готовы показывать себя, ловят взгляды, укорачивают юбки, носят умопомрачительные джинсы так, чтоб попа становилась похожей на луковичку, ведь у женщины попа всегда будет луковичкой, потому что так уж она устроена: бедра для того, чтоб рожать… а еще для того, чтоб вызывать желание.