— Каких счетов? — промычал Кондаков.
И сразу получил третий удар, на этот раз не столь болезненный, но все равно ощутимый.
— Ты зачем в Цюрих едешь? — напомнил незнакомец. — Быстро дай мне счета и шифры. И я сразу уйду.
Даже после таких жестоких ударов Кондаков сообразил: если он сейчас назовет номера счетов, незнакомец не уйдет просто так. Он сделает все, чтобы Кондаков не успел позвонить в Москву либо в Цюрих и сообщить об этом нападении. А это значит, что незнакомец решит от него избавиться. Но получать удары больше не хотелось.
— В Цюрихе я должен только проверить счета, — вымолвил Кондаков, отвечая на первый вопрос и словно забывая о втором.
— Это я знаю, — кивнул незнакомец. У него были короткие тяжелые руки борца. Кондаков представил, как легко он задушит его, и ужаснулся.
— Назови мне номера счетов, — требовал незнакомец, — у меня мало времени.
— Они там, в «дипломате», — наконец выдавил Кондаков, чтобы хоть как-то потянуть время.
Незнакомец нахмурился, взял «дипломат».
— Какой код?
— Три семерки, — выдохнул Кондаков. Кажется, он выиграл несколько секунд на обдумывание ситуации.
Незнакомец прокрутил замок, ставя цифры шифра на три семерки, и открыл «дипломат». Там лежали поручения банка, документы, доверенности, письма. Разобраться в этой пачке бумаг неспециалисту было сложно. Убийца, стоявший перед Кондаковым, явно не был специалистом в экономических делах. Он специализировался несколько в другой области.
Пересмотрев бумаги, незнакомец недоверчиво спросил:
— Здесь все в порядке?
— Не все, — ответил Кондаков, — документы выписаны на меня, и нужна моя подпись, иначе они будут признаны недействительными. В случае моей болезни вся документация тоже будет признана недействительной и все операции будут заморожены на две недели.
— На две недели? — переспросил убийца. Видно было, как он мучительно соображает. Ему, конечно, поручили узнать все подробности. Но, возможно, если он удавит этого хлыща, все деньги в банке действительно пропадут или будут заморожены. А этого допустить нельзя. Нужно просто позвонить и узнать, благо сейчас сотовые телефоны есть у всех, в том числе и у него.
Кондаков смотрел на этого громилу почти весело. «Пусть мучается», — думал он облегченно. И вдруг, к своему ужасу, увидел, как убийца достает из кармана пиджака сотовый телефон, собираясь звонить более компетентному человеку. Кондаков понял, что проиграл не просто партию, а свою жизнь.
Убийца набрал чей-то номер. Кондаков ошеломленно оглядывался по сторонам. Сопротивляться невозможно. Этот тип сразу убьет его, просто задушит голыми руками. Оставался последний шанс. Он покосился на балконную дверь.
Незнакомец наконец установил связь.
— Это я, — сказал он хриплым голосом, — звоню из Будапешта. Все документы и счета оформлены на него. Что мне делать?
Видимо, поняв, в чем дело, абонент начал ругать своего посланца и так яростно, что тот метнул на Кондакова взгляд, не обещавший ничего хорошего. И тогда Кондаков принял решение. Он вскочил с пола и, бросив в незнакомца стоявший на столике телефон, рванулся к балконной двери. Она была приоткрыта.
Он вскочил на балкон. Незнакомец уже бежал следом. «Если он затащит меня внутрь, то обязательно убьет», — понял Кондаков и с диким криком рухнул с третьего этажа вниз. Незнакомец успел только проводить его взглядом. Затем, пробормотав сквозь зубы проклятье, схватил «дипломат» и выскочил из номера.
Кондаков не разбился, хотя сломал обе ноги и три ребра. Когда его отвозили в больницу, он был без сознания. Но его потенциальный убийца этого уже не видел. Он ехал в аэропорт, торопясь вернуться в Москву, где его ждали.
Вечером этого дня меня уже ждут в другом месте. Я позвонил по телефону, который мне дал Глухарь, и они подтвердили, что готовы к встрече. Однако мне нужна была не просто встреча. Я не могу заявляться на свидание со своей «левой», демонстрируя клиентам столь хорошо запоминающееся отличие. Поэтому заранее отказался от встречи в отеле и сам назначил место — в полутемном проходном дворе, где уже назначал подобные свидания.
Устроить там засаду практически невозможно, я знаю это место с детства. Хотя клиент особенно и не возражал, но все же сказал что-то неприятное, однако так быстро, что я не успел ничего толком понять.
Свидание состоялось ровно в семь часов вечера. Я люблю это число — семь. Древние говорили, что оно счастливое, и я не раз убеждался в справедливости такого утверждения. Уже в половине седьмого я был на месте. Дворик очень интересно устроен. Он прекрасно просматривается с двух точек, которые я знаю. Оттуда я, конечно же, наблюдал за прохожими. Ничего похожего на засаду не было, но я все равно внимательно присматривался. В нашем деле очень важно, во-первых, не торопиться, а во-вторых, быть наблюдательным. Иногда даже кошка, пробегающая по двору, может сказать больше, чем все прохожие, вместе взятые. Ведь кошка наверняка шарахнется от незнакомых людей, тем более спрятавшихся в укромном месте.
Без одной минуты семь появляется мой «клиент». Я его сразу узнаю. У него внимательный взгляд профессионала, но он, ни разу не позволив себе обернуться, точно идет к намеченной цели. Но идет медленно, контролируя ситуацию, просматривая пространство вокруг. Это был настоящий мужик. Правда, мне не нравилось его лицо. Слишком жестокое и надменное. Такие тонкие губы не могут принадлежать нормальному человеку. Он немного садист в душе, это чувствуется и по лицу, и даже по его пружинистой походке. А я садистов не люблю. Если я должен кого-то убивать, то это моя вынужденная профессия. Ничего другого я делать просто не умею. Но это не значит, что я от процесса убийства должен еще и получать удовольствие. Это всегда тяжело и грязно. А этот тип, кажется, готов получать удовольствие, и поэтому он мне в напарники никак не подходит.
Через три минуты я отправляюсь к нему в подъезд, но не через двор, а войдя в дом с другой стороны. Он уже стоит у окна, глядя вниз. В подъезде сыро и темновато, но лица друг друга мы видим.
— Добрый вечер, — говорю я, — меня прислал Глухарь.
— Я знаю, — быстро кивает незнакомец. — Мы хотели с вами поговорить.
— Говорите, — пожимаю я плечами.
— Прямо здесь?
— А вы хотите разговаривать, лежа на диване? Можете сесть на подоконник, если устали.
Он усмехается. Неприятно так, гадко. Я еще подумал, что ему в руки лучше не попадаться.
— Хорошо, — он усаживается на подоконник, — раз вам так больше нравится, давайте разговаривать здесь. Он сообщил вам наши условия?