— Разрешите мне поговорить с ней.

Линда глянула на него в замешательстве, затем медленно передала трубку. Брук услышал, как старуха продолжала что-то трещать. Прикрыв трубку рукой, он спросил:

— Бабушка со стороны отца?

Лин кивнула.

— Добрый день, миссис Грейс. Это Энтони Брук, — вежливо сказал он, хотя у него чесались руки от желания свернуть ей шею. — Как вы поживаете? Мисс Грейс говорит, у вас сегодня ужасная погода.

Услышав его голос, миссис Грейс моментально начала оправдываться. Долли кормит соседского кота, чтобы позвать ее, нужно выйти на улицу, а на улице дождь, она неважно себя чувствует и вообще очень занята.

У Брука не было терпения все это выслушивать, а Линде после сумасшедшего сегодняшнего утра и вовсе ни к чему эта чепуха. Но годы работы научили его, когда нужно проявлять твердость, а когда пускать в ход сочувствие и лесть.

Поэтому он выразил понимание, вставляя соответствующие замечания в нужных местах. Энтони даже выслушал полуприкрытые нападки в адрес Линды, которая, сбитая с толку, с удивлением следила за разговором. Тони подмигнул ей.

Наконец он решил, что подходящий момент наступил.

— Тем не менее, я уверен, что вы понимаете наши проблемы, — сказал Брук. — Электричество уже отключили. В любое время может выйти из строя и телефонная линия. Пройдут дни, прежде чем мы сможем дозвониться опять. Поэтому нам необходимо поговорить с Долли сейчас. — Энтони поднял вверх большой палец. — Спасибо, миссис Грейс. Мы не прощаемся.

С улыбкой он вернул Линде телефонную трубку.

— Уверен, что сейчас вы услышите голос сестры, — несколько самодовольно сказал он.

Лин прижала трубку к груди и прошептала:

— Господи Боже мой, неужели это удалось?

— Запросто. — Он ухмыльнулся. — Я имел счастье родиться мужчиной. А старухи ее типа в душе трепещут перед мужчинами. Женщин они могут изводить сколько угодно, но с мужчинами никаких выходок не позволяют.

Пораженная, Линда покачала головой.

— Я никогда не думала об этом, но, наверное, вы правы.

— Разумеется, прав. Вы же не единственная, у кого в семье парочка подобных старых крыс.

Она улыбнулась, но, услышав новый звук, торопливо прижала трубку к уху.

— Долли? — Голос Линды был полон беспокойства, улыбка, которой Брук так восхищался, исчезла. — Долли, солнышко, боюсь, у меня плохие новости…

О Боже, Энтони не мог слушать разговор. Сестричка, как он и предполагал, отреагировала шумно, с рыданиями, и через несколько минут Лин сама уже была в слезах.

Чтобы не поддаться желанию вмешаться в разговор — а эту тактику не стоило вводить в привычку, — он вышел в коридор. Но не стал удаляться, а остался поблизости на тот случай, если вновь понадобится.

Господи! Когда это он успел превратиться в нечто желеобразное? Только три дня назад гордо заявлял, что умеет смотреть правде и трудностям в лицо, а теперь его всего скручивает при мысли, что Линде может что-то угрожать.

Должно быть, он потерял рассудок. Брук пожалел, что сказал девушке о мистере Смите. Он должен был просто посадить ее в вертолет и отправить домой. Теперь она была бы на полпути в Виннипег, а не сидела бы здесь, в гостиной, сдерживая слезы и оказывая на него такое непонятное воздействие…

Наступила тишина. Энтони заглянул в комнату. Лин стояла у окна спиной к нему. Рука ее все еще держала трубку на телефоне.

С минуту он смотрел ей в спину. Девушка дышала как-то странно: сначала глубокий вдох, затем пауза, затем снова глубокий вдох. Плечи поднялись под неестественным углом, как бывает с марионеткой, когда струны слишком натянуты.

Ему следовало уйти. Брук приказал себя выйти, но вместо этого вошел в комнату.

7

— Все в порядке? — спросил Энтони.

Не поворачиваясь. Линда затрясла головой. Жест не оставлял сомнений: она явно хотела, чтобы ее оставили в покое. Любой благоразумный человек так бы и поступил. Оставил бы ее поплакать в одиночестве.

Но Тони, наоборот, подошел еще ближе, пока не оказался у девушки за спиной.

— Лин, я обещаю вам, с Долли все будет хорошо. Она выдержит, и когда вы наконец встретитесь и отметите Рождество, праздник будет радостней вдвойне, вот увидите.

— Вы просто не понимаете. — Голос ее звенел от напряжения и сдерживаемых слез. — Вы не знаете, что Долли пришлось пережить.

— Расскажите мне.

Девушка прерывисто вздохнула. В какую-то секунду Брук подумал, что она откажется, но неожиданно Лин начала говорить.

— Наша мать умерла от рака три года назад. Отец не смог смириться с ее смертью. Он запил и буквально за несколько месяцев свел себя в могилу. Мы ничего не могли поделать. Я не могла остановить его. Долли… — Она замолчала, перевела дыхание, затем продолжила: — Его нашла Долли. Я была на свидании… Впервые за несколько месяцев я не осталась вечером с ними. Дома была Долли, но ей в ту пору было всего лишь семь лет. Она… она вошла и…

Бедняжка не могла продолжить, плечи затряслись. Инстинктивно Энтони положил руки на плечи девушки, пытаясь ее успокоить.

— Я должна была быть дома тогда, — с трудом произнесла Линда низким неузнаваемым голосом. — Я должна быть дома сейчас.

— Вы не виноваты, — сказал Энтони, прижимая девушку, словно пытаясь принять на себя ее дрожь, боль, слезы. — Не виноваты.

Он не знал, говорит ли о смерти ее отца или о снежном буране. Или о том и о другом. Но, казалось, объяснения и не нужны. Достаточно было успокаивающего тепла его тела. Ее дрожь потихоньку прошла, и она повернулась лицом к нему. Синие глаза блестели от слез, на щеках перепутались мокрые дорожки. Девушка попыталась улыбнуться.

— Со мной все в порядке, — заверила она, — Простите, что я оказалась такой плаксой. Просто знаю, как ей без меня плохо.

Он вытер следы слез.

— Я знаю, но плохо не только Долли. Вам тоже плохо без нее точно так же, как ей без вас.

— Мне? — Удивившись, Линда энергично потрясла головой. — Нет, нет, со мной все в порядке.

Энтони посмотрел ей в глаза.

— Нет, не все. Как с вами может все быть в порядке? Вы ведь тоже осиротели. Не только Долли.

— Но я настолько старше, — возразила Линда, не принимая сочувствия, с ходу отметая даже намек на то, что может в чем-то нуждаться. — Я гораздо старше и лучше понимаю…

— Никто в действительности не понимает смерть. — Брук нежно провел рукой по ее волосам. — Очень больно терять любимого человека, и неважно, сколько тебе при этом лет.

Лин уже открыла рот, чтобы опять возразить, по Тони приложил палец к ее губам. Сколько еще она может быть опорой для других? Это забирает так много сил. Настало время, чтобы кто-то позаботился о ней самой. Несомненно, она заслужила это.