— Я не могу тебя отпустить, — срывающимся голосом произнес он.

Касси посмотрела на мужа. Ее глаза сверкали, как у привидения.

— Не можешь, — спокойно подтвердила она.

Она вложила свою ладонь ему в руку, соединив их этим прикосновением. И только тогда Алекс дал волю слезам, таким же тихим, как слезы Касси. Он утешался тем, что ненавидит себя больше, чем его ненавидит Касси. В наказание он, прежде чем заснуть, вызвал в памяти опустошенные лица отца, матери, жены и сына — всех, чьи ожидания он не оправдал.

На этот раз она не стала сдерживаться. Даже зная, что лежащий рядом Алекс не спит, она плакала. И дело было не только в том, чтобы уйти, как думал Алекс. Речь шла о свободе. Она могла уйти от мужа, но не стать свободной, как это произошло, когда она уехала в Южную Дакоту, чтобы родить Коннора. Чтобы по-настоящему порвать с прошлым, она должна заставить Алекса страдать так же, как страдает она. Муж не может ее отпустить — никогда не отпустит! — пока она не поступит так, что он начнет ее ненавидеть. Поэтому она вынуждена сделать то, чего старательно избегала делать эти четыре года, — стать одной из его обидчиков.

Касси пыталась убедить себя, что если она на самом деле печется об Алексе, то должна с ним порвать, потому что своим молчаливым согласием быть куклой для битья, на которой он вымещает злость, делает только хуже. Это совсем не означает, что он ей больше не нужен. И уж точно не означает, что она его разлюбила. Алекс был прав, когда утверждал, что они созданы друг для друга, только в какой-то нездоровой, извращенной форме.

Она вспомнила, как Алекс стоял на крыльце в Пайн-Ридж и уверял, что она его частичка. Вспомнила, как он обхватил ее ладони, когда они ловили рыбу руками в ледяном ручье Колорадо. Вспомнила, как сидела рядом с ним, наблюдая за парой львов в Серенгети. Вспомнила его вкус, его прикосновение, тяжесть его тела, когда он прижимался к ней.

Она не понимала, как вообще дошла в своей любви к Алексу до того, что она, эта любовь, ее буквально убивала.

Касси наблюдала, как ночь меняет мрачные оттенки черного, пока она вынашивала свое решение. Она закрыла глаза и, к своему удивлению, увидела не Алекса, а Уилла, привязанного к священного столбу во время Пляски Солнца. Ощутила жар, поднимающийся от земли, услышала бой барабанов и свист в орлиные кости. Представила, как Уилл пытался освободиться и ремень разрывал его кожу. Ему пришлось встать на колени — но это был единственный способ обрести свободу.

Раны заживут, останутся лишь шрамы. Но даже самые глубокие шрамы со временем рассасываются, и их практически не видно на теле. Единственное, что остается, — воспоминание о том, как было больно.

Касси вложила свою ладонь в руку Алекса, пытаясь запомнить температуру его тела, его запах, ощущение того, что он лежит рядом с ней. Эти воспоминания она позволит себе сохранить. Она большим пальцем погладила мягкие линии на ладони Алекса. Нежное рукопожатие — извинение за то, что она должна сделать, и прощание.

Глава 27

Одно ужасное мгновение Касси смотрела на замершие в ожидании лица и думала: «Они мне не поверят». Она решила, что ее просто засмеют. «Алекс Риверс? — изумятся они. — Вы, должно быть, шутите».

Зажав в кулак страх и гордость, Касси уселась на металлический складной стул, который поставил для нее консьерж гостиницы, где готовилась пресс-конференция, и разгладила складки на темно-синей юбке. «Оденься, как школьница, — посоветовали ей. — Ничего вызывающего, ничего сексуального». Чтобы не подумали, что она привлекала к себе внимание, провоцировала жестокое обращение.

Рядом с ней на таком же стуле сидела Офелия с ребенком на руках. Коннор икал, и эти звуки, как Касси ни старалась, напоминали ей всхлипы. Она осознавала, что в двухмесячном возрасте сын ничего еще не понимает и не запомнит. Как знала и то, что каждый раз, когда он будет к ней тянуть ручки, она будет видеть в этих серебристых глазах его отца.

Касси откашлялась и встала. Тут же толпа журналистов затихла, вытянувшись по стойке смирно, как рота сказочных солдатиков.

— Доброе утро.

Она потянулась к микрофону и коснулась его рукой. Раздался резкий звук, напоминающий визг. Касси испуганно отступила.

— Простите, — чуть тише сказала она. — Спасибо за то, что пришли.

Касси понимала, как абсурдно звучат эти слова, словно она собрала друзей попить чаю. И подумала, что, чем капитулировать перед прайдом голодных львов, лучше бы ей промолчать. У нее не было иллюзий — Алекс наверняка позаботился обо всем еще два дня назад. Эти люди никогда не были ее друзьями. Они думали о ней только в связи с Алексом, они согласились прийти сюда в надежде услышать что-то интересное о нем. Сама Касси была лишь эпизодом. Если журналисты вообще упомянут ее имя, после того как выслушают всю историю, то, скорее всего, представят ее как жалкую наркоманку или идиотку, которая столько лет не могла за себя постоять.

Касси развернула небольшой листок бумаги, который перечитывала сотню раз за сегодняшнее утро, — свое обращение к прессе. Офелия научила ее зрительному контакту, модуляции голоса — словом, актерским штучкам, которые помогают вызывать сочувствие у зрителей. Но когда заметно дрожащие пальцы Касси вцепились в края потертого листа, она не смогла вспомнить ничего из того, чему ее научили. И вместо этого начала читать с листа, как второклассница, которая слишком озабочена тем, чтобы правильно произносить незнакомые слова, и совершенно не думает о производимом впечатлении.

— Меня зовут Кассандра Барретт. Большинство из вас знает меня как жену Алекса Риверса. Мы поженились тридцатого октября тысяча девятьсот восемьдесят девятого года, и наша семья несколько раз являлась предметом пристального внимания прессы, в последнее время — из-за рождения нашего сына. Вчера я подала с Алексом Риверсом на развод на почве крайне жестокого обращения.

Это заявление, прозвучавшее всего через несколько недель после представления, которое устроила дружная семья Риверсов в международном аэропорту Лос-Анджелеса, когда они прилетели с Коннором, вызвало волну перешептываний, которая поднялась над головами журналистов и не давала Касси дышать, казалось, обвиваясь вокруг ее шеи. Она вцепилась пальцами за края кафедры, споткнувшись на последнем предложении.

— После этой пресс-конференции все вопросы можно адресовать моему адвокату, Карле Бонанно, или самому мистеру Риверсу. — Она сделала глубокий вдох. — Тем не менее в интересах торжества истины я готова ответить на ваши вопросы.

В воздух взвился лес рук, закрывая Касси от одноглазых камер. Голоса заглушали друг друга.

— Миссис Барретт, — прокричала одна журналистка, — вы продолжаете жить с Алексом Риверсом?

— Нет, — ответила Касси.

— Он согласился дать вам развод?

Касси посмотрела на Карлу Бонанно, сидящую слева от нее.

— Документы будут посланы ему сегодня. Не думаю, что он станет возражать.