Он убедил себя, что невосприимчив к боли, что у него есть все задатки супергероя. Он вспомнил, как держал ладонь над горящей свечой, ощущая, как кожа покрывается рубцами, вбирает в себя огонь, убеждая себя, что человеку, способному выдержать подобные испытания, нипочем безразличие матери и насмешки отца. Он мастерски научился верить в то, во что заставлял себя верить. Откровенно говоря, за тридцать лет Алекс так научился прятаться за масками, что ему пришлось бы хорошо поднапрячься, чтобы вспомнить, что же останется, если все маски будут сброшены.
Благодаря своему прославленному хладнокровию, он отмахнулся от воспоминаний и решительно принял сложившуюся ситуацию. Да, это была больница, но она не имела к нему никакого отношения; не играла никакой роли в его жизни. Он просто сделает свою работу, притворится, что ему здесь нравится, а потом уберется отсюда ко всем чертям.
Алекс совершенно не удивился тому, что пришлось пробираться к детям сквозь толпу врачей и медсестер. Он вежливо улыбался, украдкой поглядывал поверх их голов и прикидывал, как бы побыстрее пройти в палату, чтобы создалось впечатление, что он бывал здесь уже не раз. Его тянули за куртку, говорили, как любят тот или другой его фильм. Все называли его Алексом, как будто факт, что они два часа сидели в темном кинотеатре и таращились на его изображение на экране, давал им повод считать, будто они знакомы всю жизнь.
— Благодарю вас, — бормотал он. — Да, спасибо.
Алексу удалось дойти до детской палаты, где лежали раковые больные, когда за углом его окружили камеры. Он одарил их довольно долгим взглядом, чтобы было заметно легкое неодобрение, а возможно, и удивление, но быстро оправился и, учтиво улыбнувшись, сказал, что его ждут дети.
К тому, как выглядели дети, Микаэла его не подготовила. Одного проклятого взгляда было достаточно, чтобы он снова превратился в пятилетнего мальчика, дрожащего в тонюсенькой пижаме в ожидании, пока доктора напророчат ему будущее. Неужели он тоже так выглядел?
Дети сидели на полу в каких-то открытых болтающихся халатах. Слишком большие для их лиц глаза. Все они выглядели одинаково: худые, измученные, лысые, и в памяти всплыли снимки из концентрационных лагерей. Пока дети не заговорили, он даже не мог отличить мальчиков от девочек.
— Мистер Риверс, — прошепелявила одна девочка.
По виду ей было не больше четырех, но Алекс плохо разбирался в таких вещах. Он присел, чтобы она смогла взобраться к нему на колени. От нее пахло мочой, лекарствами и утраченной надеждой.
— Держите. — Она сунула обслюнявленный крекер в карман его твидового пиджака. — Я приберегла один для вас.
Он решил, что они слишком маленькие, чтобы смотреть его фильмы, но оказалось, что почти все дети видели «Скорость» — ленту о летчике-испытателе. Мальчики хотели знать, действительно ли ему довелось летать на «Ф-14», а один даже спросил, на самом ли деле актриса, сыгравшая его подружку, настолько же приятна, насколько аппетитно выглядит.
Он раздал воздушные шары самым маленьким пациентам и фотографии с автографами всем желающим. Когда тринадцатилетняя девочка по имени Салли подошла за своим автографом, он нагнулся к ней и заговорщически прошептал:
— Знаешь, чтобы лучше запомнить место, где побывал, нужно поцеловать красивую девушку. — Алекс говорил достаточно громко, чтобы те, кто держали диктофоны, расслышали его слова. — Как думаешь, ты сможешь мне в этом помочь?
Она покраснела, подставила щеку, но в то мгновение, когда Алекс собрался ее поцеловать, повернулась, и его губы запечатлели поцелуй прямо на ее губах.
— Ух ты! — выдохнула она, прижимая палец к губам. — Я должна позвонить маме.
Алекса как молнией поразило: он подарил девочке не только ее первый поцелуй, но, возможно, и последний! Он почувствовал, что начинает покрываться липким потом, палата поплыла перед глазами, и ему пришлось сделать несколько глубоких вдохов, чтобы успокоиться. Физически он почувствовал себя лучше, физически ему повезло. Но все эти дети воплощали в себе его детские страхи — вещи, которые бесят и лишают тебя невинности, пока ты еще слишком мал, чтобы сопротивляться. Он не знал, что хуже: ребенок, чей дух не смог пережить сломленное тело, или, как в случае с ним, внешне здоровый человек, который скрывает душу, умершую много лет назад.
— Господи, Джон! — вздохнул Алекс, усаживаясь на заднее сиденье «рейндж ровера». — Если только она не сбежала на свидание к другому парню, что за тайны?
Джон посмотрел на него в зеркало заднего вида.
— Не знаю, мистер Риверс, — протянул он. — Я обещал хозяйке, вот и все.
Алекс подался вперед и ухмыльнулся.
— Десять долларов прибавки к недельному жалованью, если ты отвезешь меня туда, где ее высадил. Двадцать баксов, если расскажешь все честно.
Джон пожевал верхнюю губу.
— Вы же не скажете, что я проговорился?
Алекс скрестил пальцы на груди.
— Чтоб я сдох! — поклялся он.
— Она пошла в кино.
— И это страшная тайна?
Джон улыбнулся хозяину.
— Она пошла смотреть ваши фильмы. На какой-то фестиваль в Уэствуде.
Алекс залился смехом. Она могла бы посмотреть любой фильм, в котором он снимался — от пробных кадров несмонтированных версий до вышедших на широкий экран, — в тиши собственного дома. Но, с другой стороны, возможно, поэтому она и не хотела, чтобы он узнал. Вероятно, интереснее видеть, как другие реагируют на игру Алекса.
— У тебя есть сегодняшняя газета, Джон?
Алекс взял «Таймс», которую протянул водитель через перегородку из оргстекла, просмотрел страничку развлечений и наконец добрался до афиш кинотеатров. «Отчаянный», «Антоний и Клеопатра» и, конечно же, «История моей жизни». Он улыбнулся. Если Касси хотела посмотреть, как он играет, не нужно было идти столь сложным путем.
Он попросил Джона выключить радио и закрыл глаза, отключаясь от окружающего мира и настраиваясь на ощущения. Перед началом съемок он всегда искал тихий уголок, где мог бы перевоплотиться в героя, и так входил в образ, что даже дыхание меняло свой ритм.
Жизнь начиналась с дыхания. Антоний пил воздух, как будто вбирал в один-единственный вдох весь мир. Когда он открыл глаза, то увидел мир в зеленых и золотых красках, который распростерся у его ног. Он бормотал с отчетливым британским акцентом названия съездов с магистрали. Джона он даже не удостоил взглядом — разве гоже ему снисходить до прислуги? Алекс опустил окно и подставил лицо ветру, который отбрасывал назад его волосы и обжигал глаза. Он коснулся гладких кожаных сидений и подумал об изгибах своей царицы.
Они подъехали к дому, но Алекс даже не пошевелился, чтобы выйти из машины. Джон пожал плечами и побежал по дорожке за миссис Риверс. Он уже привык к подобному поведению хозяина. Иногда он сажал в машину мистера Риверса, а высаживал совершенно другого человека.