Я знала, что он думает о том, что произошло той ночью, когда мы разбили лагерь, но дело было не только в этом — и уж точно я его не винила: просто я оказалась не в том месте и не в то время. Проблемы были гораздо глубже. Я не знала, что его мучают кошмары. Я не знала, что ему пришлось перенести, чтобы выжить в одиночку. Я чувствовала, что Алекс Риверс, которого я знаю, — всего лишь вершина айсберга, что неожиданные течения и темные страсти скрываются где-то в глубине.
— Я ничего о тебе не знаю, — сказала я. — А если тот Алекс, который отдал мне половину своего завтрака и на пруду за гостиницей играл Марко Поло, — всего лишь твоя очередная роль?
Между нами повисло невысказанное подозрение: «А что, если настоящим Алекс был вчера ночью?»
Алекс отвернулся.
— Я думаю, следующая реплика: «В горе и радости». — Он встал и отвернулся от меня. — Я уже говорил, что свои чувства к тебе, Касси, я не играю, — продолжал он. — Я думаю, ты просто должна мне верить. А что касается остального, то, как и все, я вобрал в себя от многих людей. — Он повернулся ко мне и помог подняться. — Боюсь, одни были лучше, другие хуже.
Я опустила глаза на свое красивое подвенечное платье, за которым Алекс послал на другой конец света. С одного бока кружевная кайма растянулась, а ряд бисера оторвался от корсажа и теперь свисал на юбке. На спине — полосы от красной земли, которые напоминали кровь на белом атласе. Я представила, как Алекс вживается в образ перед объективом камеры; как играет в стикбол по лужам с местными рахитичными детишками. Представила Алекса, который наклоняется ко мне ночью, клеймя меня собственным страхом.
— Кто ты? — спросила я.
Он подарил мне улыбку, которая прорвалась через мою оборону, — амулет, который я могла бы носить до конца дня.
— Просто человек, который ждал тебя всю жизнь, — ответил Алекс.
Он протянул мне руку, и я без колебаний бросилась к нему в объятия. Мы опоздали на собственную свадьбу. С каждым шагом к ожидающему нас лимузину мои опасения рассеивались. Я могла думать только о том, что люблю Алекса. Люблю так сильно, что даже становится больно.
Алекс постарался так подгадать свое прибытие в международный аэропорт Лос-Анджелеса, чтобы время вылета-прилета попадало на глубокую ночь, на два-три часа, когда у ворот и стойки регистрации багажа ошивались только самые стойкие журналисты. В день, когда мы вылетали из Кении, куда отправились на медовый месяц, Алекс разбудил меня, положив ладонь мне на щеку.
— Касси, дорогая, — растормошил он меня поцелуем. — Касси!
Я села и сразу заметила аккуратные стопки одежды, педантично выставленные в линию туфли Алекса и его туалетные принадлежности — все это ожидало, пока их уложат в чемодан. Никогда в жизни я не умела так, как Алекс, паковать вещи — настоящее открытие для меня, потому что раньше я считала, что у него на побегушках три-четыре человека, которые за него складывают вещи. Я протерла глаза.
— Уже пора? — спросила я.
— Одну минутку. — Алекс посмотрел в окно на исчезающую луну, окрасившую холмы Нгонга серебром. — Я должен тебе кое-что сказать, — признался он.
Я напряглась. Этого-то я и ожидала, разве нет? Удара под дых, осознания того, что я живу во лжи. «Сюрприз! — воскликнет он сейчас. — Все клятвы были пустым фарсом. А священник, проводивший церемонию, — просто актером». Я отвернулась, не желая, чтобы Алекс увидел, что я всегда ждала этих слов.
— Что бы ни произошло, когда мы вернемся, я хочу, чтобы ты кое-что поняла. — Он взял мою руку и прижал к груди, где сильно и не спеша билось его сердце. — Это я. Что бы я ни говорил, как бы разительно ни отличалось мое поведение от виденного тобою раньше, — это все потому, что я должен быть тем, кем меня хотят видеть. Это все не по-настоящему. — Он нежно прижался губами к моим губам. — Вот что настоящее.
От изумления я не знала, что сказать. Глаза Алекса стали цвета дождя. Он едва заметно поджал губы — человек, знающий его не настолько хорошо, как я, мог бы даже не обратить на это внимания. Под моей ладонью неистово колотилось его сердце.
Он был напуган. Он думал, что я вернусь домой, увижу, кто он есть на самом деле, и уйду от него. Алекс ни за что не хотел меня отпускать; он боялся, что я захочу уйти.
Но откуда Алексу было знать, что в последний раз, когда я была в Лос-Анджелесе, дни пролетали чередой, абсолютно похожие друг на друга. Откуда ему было знать, что моя кожа, казалось, пела, когда он ко мне прикасался; что я никогда не считала себя красавицей, пока не увидела себя его глазами. Он не знал, как знала это я, что являюсь противоядием его боли, а он успокаивает меня, как лечебный бальзам. Я улыбнулась и предложила утешение, которое, как я верила, было необходимо.
— Вот увидишь, — заверила я, — все будет хорошо.
Я уткнулась лицом в грудь Алекса, но даже с закрытыми глазами не могла отгородиться от более чем шестидесяти человек, которые теснились у служебных ворот аэропорта, пытаясь дотянуться до Алекса, выкрикнуть вопрос или сделать несколько снимков молодоженов. Я глубоко дышала, втягивая аромат мыла из гостиничного номера в Кении и теплый пряный запах, которым пропиталась кожа Алекса. Я буквально впилась пальцами ему в бок, и он обнял меня покрепче.
— Еще десять минут, — прошептал он, проводя губами по моим волосам. — Еще десять минут, и я посажу тебя в машину.
Я глубоко вздохнула и расправила плечи, намереваясь выглядеть так, как, по моему мнению, должна выглядеть жена Алекса Риверса: холодно и невозмутимо, а не как поникший цветок. Но, освободившись из защищающих объятий Алекса, я предоставила репортерам возможность впервые увидеть мое лицо. Засверкали фотовспышки, и единственное, что я видела, — танцующие пятна перед глазами. Алексу даже пришлось остановиться, иначе я рисковала упасть.
— Когда вы поженились, Алекс?
— Что в ней есть такого, чего нет в других?
— Ей известно о вас и о Марти Леду?
Я недоуменно посмотрела на Алекса.
— Марти Леду? — переспросила я, улыбаясь.
Алекс застонал.
— Даже не спрашивай, — попросил он.
Я как раз сумела сфокусировать зрение, чтобы успеть увидеть, что один из журналистов перегнулся через фиолетовую заградительную веревку и указал на мой живот.
— Стоит ли в скором будущем ожидать маленьких Риверсов?
Алекс среагировал настолько быстро, что даже фотоаппараты не успели зафиксировать то, как он рванулся к журналисту и схватил его за ворот рубашки. Я протянула руку к Алексу, собираясь защитить репортера, задавшего совершенно невинный вопрос. Но не успела ничего сказать, как мимо меня промчалась гора, за которой клубилось облако тяжелых цветочных духов и копна начесанных волос. Женщина оттолкнула моего мужа от репортера и буквально прилипла к Алексу, обхватив его одной рукой за талию. Потом подошла и обняла меня тоже.