— Граждане! — раздалось за спиной. — Я сотрудник городской прокуратуры Изюмский. Сейчас на ваших глазах… Да тихо, блин, пидоры сраные, харе орать!
Все-таки до конца соблюсти политкорректность Вован не сумел. Между тем бармен настолько расхрабрился, что осмелился выглянуть наружу. Увидев меня, он дернул носом, попытался нырнуть обратно, но опоздал. Я вынула удостоверение, ткнула «корочки» прямо в физиономию (нос снова дернулся).
— Телефон и бутылку коньяка. Французский есть?
* * *
Пока дуб объяснялся с прибывшими наконец жориками, я успела испробовать коньяк, убедившись, что он и вправду французский. Неужели бармен страха ради иудейского опустошил свой НЗ?! Впрочем, по горлу скребло, а в мозги не попадало. Зато нервы начало отпускать — понемногу, понемногу…
Хмурый лейтенант долго разглядывал мое удостоверение, затем я читала протокол, подписывала, даже умудрялась что-то пояснять, но ситуация проходила вскользь, словно не обо мне шла речь. Кажется, я велела не отпускать бедолаг-посетителей, дабы по свежим следам расспросить их о Кондратюке; напомнила о бармене — но в голове звенела пустота. Странно, меня могло уже не быть. Нет, странность не в этом! Стреляли в меня не впервые и порой даже попадали, но почему-то именно сегодня пуля, просвистев мимо, заставила онеметь, забыться. Как все просто! Господи, как все просто! Раз — и нет старшего следователя Гизело. Раз — и нет сотрудника Стрелы. Раз — и некому будет смотреть дискету с пятиминутной записью того, что я много лет назад увидела на морском берегу, когда по песку катился синий мяч. Точно так убили Сашу. А я ведь даже не смогла попасть на его могилу, это где-то на Урале, говорят, туда пускают только своих. Я — чужая…
— Ну, блин, подруга, дела! Отправили гада! — слегка помятый, но довольный дуб опустился на стул, сверкнул золотым зубом. — Чего, празднуешь?
Прийти в себя оказалось легче, чем думалось. Подруга? Ну, обнаглел!
— Господин Изюмский! Война кончилась, так что можно не конспирировать. Во внеслужебной обстановке можете называть меня по имени-отчеству.
Внезапно я показалась себе неимоверной занудой. Хотя почему показалась?
— Эра… Э-э-э… — дуб напрягся, вспоминая. — Игнатьевна. Мы этих… лиц… сейчас допрашивать будем?
Он не шутил. Первое дело, первая удача. Грешно смеяться.
— Завтра. Точнее, сегодня. Днем. А лучше вечером. Сядьте, Изюмский!
Он почесал затылок, но повиновался. Я кивнула на коньяк.
— Это для вас. Для нас. Сейчас мы выпьем, и я вам скажу спасибо. Верней, уже сказала. Будь я юной красавицей, то в благодарность шептала бы вам слова любви до утра. Но я старая баба, очень хочу спать, поэтому мы выпьем и вы отвезете меня домой. За рулем усидите?
Дуб вздохнул, наполнил рюмки.
— Усижу. А насчет спасибо… Да чего там, Эра Игнатьевна! Сегодня — я, завтра — вы.
— Аминь, — подытожила я и взяла рюмку. Она показалась неимоверно тяжелой.
На работу я опоздала, причем вполне сознательно. Во-первых, следовало все-таки выспаться. Пугать своим видом подследственных грешно, а от недосыпа не спасает даже Анна Кашинская. А во-вторых, лишние расспросы. Городок наш, как ни крути, средненький. Средненький — и очень спокойный. Однажды Ревенко принес сводки по Нью-Йорку и Москве. Да, вот там моим коллегам приходится туго! Кентавров, правда, не встретишь, зато все остальное! Поэтому ночная разборка в «Мамае» для нас не просто ЧП. Это — ЧП-в-Кубе, Супер-ЧП. Значит, жди появления любопытных рож прямо посреди допроса с неизбежным идиотским: «Ну как?» Лавры и пушечный салют мне ни к чему, посему я решила отдать им на съедение господина Изюмского.
Пусть отдувается, ему с непривычки в охотку будет.
Но вышло иначе. Когда в половине одиннадцатого я переступила порог, стало ясно: никому в нашей богоспасаемой конторе нет дела до ночной стрельбы по старшему следователю Гизело. Ни шефа, ни Ревенко не оказалось на месте, дуб тоже отсутствовал, и по всему выходило, что наше ЧП — еще не ЧП.
Все выяснилось сразу. Кентавры! Опять кентавры!
И на сей раз — очень серьезно.
Привыкаешь ко всему. Когда я впервые увидела лохматых рокеров на стареньких мотоциклах, то и внимания не обратила. Мало ли их? Правда, меня предупредили: через несколько дней (как гласит столь любезная моим боссам теория Семенова-Зусе-ра!) произойдет адаптация, и я действительно увижу.
Увидела. Батюшки-светы!
Впрочем, это только поначалу было «батюшки-светы». Привыкла. Хотя до сих пор никто и ничто не заставит меня прикоснуться к… ЭТОМУ. Расизм? Пускай. Но когда я вижу шевелящиеся колеса, растущие прямо из поясницы!..
А в целом, кенты как кенты. Вроде цыган. Цыгане катастрофу не пережили, зато кенты охотно заняли их нишу. С теми же проблемами.
На этот раз все обернулось скверно. Ночью — в то время, когда дуб столь неудачно приглашал подозреваемого Кондратюка на танец, — патруль подобрал на Дальней Срани двух девочек. Обеим по пятнадцать, еще школьницы. Обе были живы — и живы до сих пор, хотя врачи на расспросы только разводят руками. Обеих изнасиловали — страшно, беспощадно. Несчастных отправили в «неотложку»… и мигом прошел слух, что это сделали кенты.
О кентах болтают всякое — порой и похуже, но сегодня… Толпа вышла на улицы. Кентавров под рукой не оказалось, поэтому запылал райотдел милиции. Затем новый слух бросил озверевших людей к старому девятиэтажному дому, где якобы в подвале скрывалась пара кентов. Кентавров не нашли, зато начался погром…
Теперь Никанор Семенович там, и Ревенко там, и, как я поняла, мэр тоже.
Н-да, дела…
Странно: все эти годы кенты — несмотря на их омерзительные колеса — казались мне наиболее понятными из всего, что довелось увидеть. Может, потому, что еще в детстве начиталась всяких Стругацких с Муркоками по поводу разнообразных мутантов. По крайней мере, для объяснения их колес не требуется менять картину мира. Не кентавры важны. Важно другое: почему в последние полгода они все чаще попадают в сводки происшествий? Мутация продолжается? Или кому-то это очень выгодно? Может, кенты вдобавок и бродячих собак едят?
Так ли, иначе, но следовало работать. Кондратюка решила не трогать. Как выяснилось, ночью его допрашивал дуб; значит, пускай продолжает. Его добыча. А вот мордобоец Петров…
* * *
— Госпожа старший следователь! Арестованный старший сержант Петров на допрос прибыл!
Я была права: мы с арестованным (старшим!) сержантом Петровым — старые знакомые! Встречались в гостях на квартире Залесского! Блудливый алкаш с сальными глазками, то есть пропавший гражданин Залесский, кем-то ему приходится. Одноклассник? Да, кажется.
Голос сержанта мне не понравился. Вид тоже. Типичный жорик, или, как говорили в давние, памятные мне времена и в иных, не столь отдаленных, местах — мент. И рожа ментовская, и вид ментовский, несмотря на отсутствие пистолета, палаша и наручников на брюхе. Не люблю ментов! Атавизм, конечно, но… Не люблю! Как вспомню этих сук… Ладно, забыть!