А мамой интересовалась очень мало, чтобы бабушку не огорчать лишний раз… Дом, где когда-то жили родители, снесли раньше, чем она повзрослела достаточно, чтобы самостоятельно сходить посмотреть на него. А бабушка туда и не ходила никогда. Как сама Нина теперь не ходит в библиотеку.
Вот тут росли два тополя. Как они благоухали весной! Как сладко было утром выглядывать в окно и вдыхать тополиную свежесть! А когда с них осыпались красные сережки, Нина с другими девчонками собирали их и хвастались, если удавалось найти особенно большую и толстую. Набивали ими карманы, а в школе кидались друг в друга. Пальцы были клейкими и пахли тополем.
Нина сидела на лавочке, закрыв глаза, и улыбалась, а снег падал ей на лицо — и не таял. Она не чувствовала снега: по ее лицу скользили солнечные лучи, пробивающиеся сквозь тополиную листву. Лучи, которые не могли причинить ей никакого вреда, ведь в воспоминаниях Нина еще не была вампиром.
… И вдруг — словно что-то взорвалось у нее внутри. В груди, в голове, в каждой клеточке тела. Чудовищная, разрывающая, полыхающая боль! Нину подбросило, она упала на снег, скорчилась, забилась в крике… Но крика не было, горло сдавило. Что же это, что это такое, пусть это кончится, это хуже смерти, я горю, горю…
Она билась в руках подскочившего к ней Михаила.
Потом обмякла.
— Нина, что? Что это было? — озабоченно спрашивал Михаил.
А она долго не могла ответить.
Потому что поняла, что это было.
Это была смерть.
Но не ее.
Только что умер ее Мастер. Граф Модест Андреевич Корф. Библиотекарь и личный архивариус Князя Вампиров Москвы. Он умирал — и рвались его связи с Птенцами. И каждый из тех, кого Корф привел в бессмертие, в эти мгновения испытывал такие же страшные муки. Именно поэтому Птенец не может убить Мастера. Разве что очень сильный. Ибо Птенец и его Мастер — существа одной крови.
Кровь от крови…
Нина заплакала.
— Ну скажи мне, что с тобой? — требовательно переспросил Михаил.
— Модест Андреевич. Мой Мастер. Он только что погиб. Его убили.
Михаил подхватил ее и побежал к машине.
В полуобморочном состоянии Нина лежала на заднем сиденье, примяв букет. А Михаил звонил в Москву. И ждал, когда ему перезвонят. Перезвонили. Михаил выслушал ответ. Потом мрачно взглянул на Нину.
— Да. Он мертв. Прямо в архиве… Сейчас там Стражи шуруют. К нашему приезду будет уже что-то ясно.
Нина закрыла глаза. Не хотелось жить. Словно из нее вырвали стержень, который поддерживал ее все последние годы.
Модест…
Нельзя сказать, чтобы она любила своего Мастера. Нина не относилась к нему, как к отцу, как к семье, хотя чаще всего Птенцы относятся к своему создателю именно по-родственному. Нет, для Нины он был… Покровитель. Направляющий. Учитель. Это не столь тепло и интимно, как семья. Но в существовании без семьи это самое важное. Московский архив вампиров был Вселенной Нины. А Модест Андреевич — центром этой Вселенной.
Михаил снова куда-то звонил, потом сообщил, что они немедленно едут в аэропорт и садятся на первый же самолет. Снять с рейса пару пассажиров и убедить всех остальных, что именно они, Михаил и Нина, должны лететь этим самолетом, — это легко, он справится. И они окажутся в Москве раньше, чем планировалось.
Нина кивнула. Говорить она не могла.
Пока машина летела сквозь метель, она вспоминала…
В ноябре сорок первого они с бабушкой перебрались жить в библиотеку. Там была комнатка с печкой. Топили пачками газет, дубовыми половицами — в библиотеке был чудесный паркет. Ходить на работу у бабушки уже не было сил, а бросить книги она не могла. 13 комнатку она перенесла самые старинные и ценные экземпляры, которым могли повредить холод и влага. Бабушка рассказала Нине, что если ленинградца арестовывают как врага народа, а у него есть домашняя библиотека, то библиотеку конфискуют, отвозят в подвал Петропавловской крепости, там все книги перебирают (не спрятано ли в них что-нибудь?), ставят особый штемпель и развозят по городским библиотекам. Но поскольку люди, занимающиеся этим делом, не всегда разбираются в книгах, они иной раз отправляют в библиотеки подлинные раритеты. В их библиотеке, в иностранном отделе, хранилось пять особенных книг: две отпечатаны в Голландии в шестнадцатом веке, одна в Англии, в семнадцатом, еще две — во Франции, в восемнадцатом. Иностранные, но старые книги подозрений не вызывали. Всегда считалось, что это просто какая-то безобидная классика… Но бабушка, всю свою жизнь проведшая среди книг, определила, что эти пять — уникальные книги по магии и колдовству; такие печатались мизерными тиражами, распространялись только среди знатоков, а потом становились объектом охоты коллекционеров.
Возможно, эти книги были куплены на Западе до революции кем-то из русских библиофилов. Возможно, каждая сохранилась в единственном экземпляре. Их надо было спасти во что бы то ни стало, эти пять. И еще двенадцать редких русских изданий. К ним даже нельзя прикасаться руками без перчаток, потому что кожный жир может повредить древней бумаге.
Директор библиотеки была женщина добрая. Она взяла Нину на работу. Чтобы паек был все-таки не иждивенческий. Хотя и паек служащего — это очень, очень мало… Директор жила неподалеку. А в декабре она перестала выходить на работу. Один за другим библиотекари исчезали. Пойти проверить, живы ли они, не было сил. Все силы уходили на поддержание тепла, походы за хлебом и водой… А еще Нина много читала. Больше, чем обычно. У нее снизилось зрение, но все равно она читала, читала, читала… До слепоты. Книги стали для нее бастионом. Защитой от реальности. Даже когда бабушка перестала вставать и говорить. Даже когда бабушка умерла. Даже когда уже не было сил пойти за хлебом. Потом не осталось сил держать книгу. И держать глаза открытыми.
Мук голода Нина уже не чувствовала. Но от холода еще страдала. Она переселилась в глубокое кресло возле печки и из последних сил поддерживала огонь. Стопка половиц рядом с креслом уменьшалась. Нина знала — когда они кончатся, она уже не сможет встать и отломить новые. Она понимала, что скоро умрет. Жалела только о том, что не спасет эти редкие книги, о которых тревожилась бабушка.
И потом пришел он. Модест.
Нина сразу поняла, что он не человек. Что-то другое. Это ощущение у нее, умирающей, возникло на уровне инстинкта. Модест Андреевич не пытался притворяться человеком и двигаться, как человек. Он видел умирающую Нину, но не счел нужным таиться.
Собственно, она умерла бы в ту же ночь или наутро и никому ничего бы не рассказала. Единственным источником света был огонь печурки. И глаза у незваного гостя горели в полутьме — как у кота, только ярче.
Модест Андреевич искал что-то среди книг. А потом схватил одну из тех, пяти драгоценных. И на руках у него не было перчаток.
Его тонкие аристократические руки светились, как гнилушки, но Нину взволновало только то, что он неправильно обращается с книгами.