Юлия задумалась, затем решительно сверкнула очками:
– Логрская теория гражданина Вильбоа не выдерживает ни малейшей критики. Слишком много натяжек! Даже если все это правда…
Мы с индейцем невольно переглянулись. Оказывается, Юлия могла допустить и такое!..
– Я говорю «если»! Но пусть это правда. Зачем искать так далеко? Самое простое – самое верное…
– Вы находите эту историю простой? – не выдержал я.
– Она сложна не сама по себе. Трудность в нашем незнании. Что такое смерть? Не в философском, а в конкретном значении?
Я вздрогнул. Да, смерть вполне конкретна. Моя даже имела имя…
– Это сложнейший физиологический процесс, пока совершенно не изученный. Мы все привыкли, что определенные изменения в организме несовместимы с жизнью и приводят к необратимым последствиям…
– Это вы о гильотине? – вновь не выдержал я.
– К примеру, гильотина, – кивнула девушка. – Отделение головы от туловища приводит к известному итогу. Однако в любом правиле бывают исключения. В тысяче случаев механизм срабатывает, а в тысяча первом дает сбой. Сейчас в Париже ежедневно погибает более сотни человек, по всей Франции – больше тысячи. Это настоящая пандемия – пандемия смерти. А между прочим, механизм массовой гибели людей еще никто не изучал. Я читала некоторые книги о средневековых эпидемиях. Тогда гибли тысячи, но порою встречались совершенно невероятные случаи исцеления. Я бы сравнила это, – она на миг задумалась, – с массовой бойней. Рука мясника устает и порою бьет неточно. Смерть все равно наступает, но не так и не в тот момент. И чисто теоретически можно предположить…
– О чем вы, Юлия! О-о! – растерянно перебил д'Энваль. – Смерть – это таинство, это темное покрывало…
– Помолчите, Альфонс! – отмахнулась девушка. – Я хорошо помню, как вы вели себя на вскрытии! Так вот, можно предположить, что в некоторых случаях механизм не срабатывает. Точнее, срабатывает неточно. Отсюда – феномен ваших «дезертиров». Повторяю, все это чисто теоретически…
От ее спокойных слов веяло холодом. Смерть – мясник… Нет, скорее усталый палач, неточно наносящий удар. Как тот молодой доброволец, который двенадцать раз бил топором по шее Шалье Лионского…
– Значит, просто случай, – проговорил я вслух. – Один из тысячи…
Один из тысячи, которого не отпустили на серое небо, такое близкое, такое доступное – протяни руку. Просто лотерея, страшная лотерея, в которую играют добрые французы в лето от Рождества Христова 1793-е. И никаких тайн…
– Нет, не все так просто, Юлия! Ваша теория…
– Это не теория! – резко возразила девушка. – Я совершенно не уверена в самом посыле. Но если принять его за аксиому…
– Вы считаете без хозяина, – перебил я, вспомнив наш спор с Вильбоа. – Без Того, Кто взвесил все судьбы…
Очки блеснули, но я поднял руку:
– Погодите! Все или почти все «дезертиры» не успели сделать что-то важное.
Мари дю Бретон не успела покормить детей, неистовый Антуан Пари – отомстить. У каждого – свое, у каждого – свой «Синий циферблат»…
– По-вашему, желание одного человека сильнее законов природы? – Юлия возмущенно пожала плечами. – Это уже чересчур!
– Не желание, – поправил я. – Воля.
– Поповщина и клерикализм! – Девушка резко встала. – Стыдно слышать от такого образованного человека…
– А я согласен с вами, друг мой! – быстро заговорил д'Энваль. – Воля – о, наша воля, она сильнее смерти, сильнее…
Девушка фыркнула, и молодой индеец смущенно умолк.
– На этом дискуссию прекращаю! – Юлия резко прошлась по комнате. – А вам, Франсуа Ксавье, следует завтра же направиться в лечебницу…
– У вас нет сердца, Юлия…
Девушка резко обернулась и замерла. Д'Энваль медленно встал.
– Увы, это так! О-о! Сколь скорбно сознавать это, но истина пронзает меня, словно отравленный кинжал! Да, у вас нет сердца! Вы не верите в Бога, вам смешны человеческие чувства, вам недоступно то святое, что дорого каждому человеку… И вы не любите меня!
– Что?!
И тут я понял – слова гражданина д'Энваля, больше похожие на горячечный бред, достигли цели. Девушка побледнела, в глазах мелькнула растерянность.
– Альфонс! Вы понимате, что говорите?
– Да! – Похоже, индейца понесло. – Вы не любите меня! О-о! Я верил вам, почитал вас, словно богиню, а вы… Вы забываете меня ради своих низменных увлечений, ради других мужчин, с которыми…
«Заткнись!» – чуть было не сказал я, но понял – поздно. Лицо девушки странно дернулось, дрогнула закушенная губа…
– Франсуа Ксавье, – ее голос дрогнул, – убедительно прошу вас проводить меня домой. Здесь мне больше незачем находиться.
– О-о! – Альфонс сжал голову руками и рухнул на диван. – Вы решили добить меня, вы, лишенная сердца!.. Уходите! Уходите с ним! Уходите к нему! Уходите, дабы предаться с ним…
Внезапно мне показалось, что я нахожусь в каком-то нелепом провинциальном балагане. Пьеро обвиняет в неверности Коломбину. Что за ерунда?! Он что, спятил?
– Прекратите! – возмутился я. – Альфонс! Немедленно извинитесь перед Юлией…
Вместо ответа я услыхал что-то напоминающее мычание. Д'Энваль раскачивался из стороны в сторону, закрыв уши руками. Внезапно мне захотелось поднять его за ворот рубашки и как следует встряхнуть, а если не поможет…
– Я ухожу, – послышался негромкий и внешне спокойный голос девушки. – Вы остаетесь?
На улице я долго не решался заговорить. Юлия упорно молчала, глядя в сторону.
– Послушайте, – наконец начал я. – То, что произошло, нелепо…
Она резко обернулась и выдернула руку, которую, вероятно по забывчивости, подала мне, когда мы выходили из подъезда.
– Я могла бы сказать, Франсуа Ксавье, что это – не ваше дело. Но я так не скажу. В данном случае вашей вины, как ни странно, нет. Альфонс иногда бывает невозможен… Кстати, пусть его слова не тешат ваше самолюбие. Альфонс готов ревновать меня даже к памятнику Генриху IV…
– Я просто хотел извиниться…
– Незачем! – она резко дернула плечом. – Хотя не могу не признать, что вы приносите одни неприятности!
Спорить я не стал. Странно, но получалось именно так. Бедняга Вильбоа, теперь эти симпатичные влюбленные…
– Вы правы, гражданка Тома. Сейчас я провожу вас домой, и мы больше не увидимся.
Честно говоря, я надеялся, что Юлия возразит, но девушка так и не сказала ни слова.
На стук в дверь я вначале не обратил внимания. Я никого не ждал и менее всего был рад незваным гостям. Но те, что стояли в коридоре, оказались настойчивы. Снова стук – на этот раз лупили кулаком, затем на дверь обрушилось что-то тяжелое, железное. Я встал и, уже догадываясь, кто заглянул ко мне на огонек, отодвинул засов.