Дома все в порядке? — мягко спросила я.
Да. Чарли немного простудился, и Дороти плохо спала прошлой ночью…
Бедная Дороти.
Он внимательно посмотрел на меня:
Ты действительно не ревнуешь?
Конечно, ревную, еще как. Я хочу тебя. Я хочу быть с тобой день и ночь. Но поскольку ты женат на Дороти, это невозможно. Так что да, я ревную к тому, что Дороти твоя жена Но это не значит, что я ненавижу ее. Я просто завидую ей, что говорит о моем ярко выраженном дурном воспитании. Но ты ведь любишь ее, не так ли?
Сара…
Это не упрек. Мне просто интересно. В силу объективных причин.
Он затушил недокуренную сигарету. Выудил следующую из пачки «Честерфилда» и закурил. Он сделал две глубокие затяжки, прежде чем заговорил.
Да, — сказал он. — Я действительно люблю ее. Но это не любовь.
В смысле?
Нас сблизил Чарли. Мы обожаем нашего малыша. Мы хорошо ладим друг с другом. Или, по крайней мере, нам удалось достичь согласия. Между нами нет… страсти. Скорее это нечто похожее на дружбу…
Ты никогда…
Да нет, разумеется, время от времени это происходит. Но похоже, это не слишком важно для нее.
Или для тебя?
Можно и так сказать. С Дороти это… я не знаю… наверное, приятно, не более того. С тобой это… всё. Если ты понимаешь, что я имею в виду.
Я поцеловала его:
Я понимаю.
Облегчи себе жизнь — вышвырни меня сейчас же за дверь. Прежде чем всё не усложнилось, не запуталось.
Проблема в том, что, если я тебя вышвырну, ты уже через пять минут будешь стоять под дверью, умоляя впустить тебя.
Ты права.
Значит, нам остаются встречи урывками?
Да. И у нас впереди еще целый завтрашний день.
Верно. Почти двадцать четыре часа
Иди сюда, — сказал он.
Я подошла к нему. Он начал целовать мое лицо, мою шею. Шептать:
Не двигайся.
Я никуда не собираюсь уходить, — сказала я.
Мы проснулись ближе к полудню. Снова был снегопад. Я приготовила кофе и тосты. Мы завтракали в постели. Впервые за эти дни мы подолгу молчали — это было восхитительное молчание, которым обычно наслаждаются давно сложившиеся пары. Мы вместе читали утренний номер «Нью-Йорк тайме». Мой патефон выдавал сюиты Баха для виолончели в исполнении Пабло Казальса. А за окном все падал снег.
Я мог бы привыкнуть к этому, — сказал он.
Я тоже.
Дай мне почитать твой рассказ, — вдруг попросил он.
Какой рассказ? — опешила я.
Тот, что ты написала про нас.
Как ты догадался?
Дороти. Как она сказала тебе в парке, она твоя большая поклонница. К тому же она уже много лет читает «Субботу/Воскресенье». Так вот, когда мы возвращались домой из парка, она сказала, что первой твоей вещью, которую она прочитала, был рассказ, опубликованный в этом журнале в… в каком году это было?
В сорок седьмом.
Когда она пересказала мне его содержание, я смог вымолвить лишь: «О…», и мне ничего не оставалось, кроме как надеяться на то, что она не заметит выражения моего лица.
Она не заподозрила?..
Слава богу, нет. Я хочу сказать, она не догадывается о том, чта мы провели ночь вместе. Так ты дашь мне прочитать?
Я не уверена, что у меня дома есть экземпляр.
И ты хочешь, чтобы я в это поверил?
Ну хорошо, — сказала я. — Жди здесь.
Я вышла в гостиную, порылась в ящике и отыскала журнал с рассказом «Увольнение на берег». Я вернулась в спальню и вручила его Джеку. После чего удалилась в ванную.
Я принимаю ванну. Постучи мне в дверь, когда прочтешь.
Через пятнадцать минут раздался стук в дверь. Вошел Джек, присел на край ванны и закурил.
Ну, что скажешь? — спросила я.
Ты действительно считаешь, что я целовался, как подросток?
Нет, но тот парень из рассказа целовался именно так.
Но ведь это рассказ про нас.
Да. И это всего лишь рассказ.
Блестяще написанный.
Тебе совсем не обязательно нахваливать меня.
Я бы и не стал, если бы это не было правдой. Ну а где следующий?
На сегодня это весь мой литературный багаж.
Мне бы хотелось почитать еще что-нибудь твоего авторства.
Сколько угодно — каждую неделю, в «Субботе/Воскресенье».
Ты знаешь, что я имею в виду.
Моя намыленная рука легла на его бедро:
Я совсем не хочу быть тривиальной, мелкой, легкомысленной.
Ты гораздо лучше и глубже.
Это твое мнение — и я тронута. Но я знаю предел своих возможностей.
Ты великая писательница.
Перестань. Как бы то ни было, меня совсем не манит перспектива стать великой. Мне просто нравится то, что я пишу. И я делаю это довольно неплохо. Конечно, все это нельзя назвать серьезной литературой. Но зато я имею возможность оплачивать счета и по вечерам ходить в кино. Чего еще может желать девушка?
Наверное, литературной славы, — сказал он.
«Слава — та же пчела. И песня в ней есть. И жалит она».
Эмили Дикинсон?
Я посмотрела на него и улыбнулась:
А вы хорошо знаете свое дело, мистер Малоун.
День неумолимо ускользал. Часов в пять вечера я снова затянула его в постель. В шесть он повернулся ко мне и сказал:
Думаю, мне пора.
Да. Ты должен идти.
Я не хочу.
И я не хочу, чтобы ты уходил. Но что мы можем сделать?
Да. Ты права.
Он принял душ. Оделся.
Пожалуй, мне лучше уйти сейчас. Пока я не начал тебя целовать.
Хорошо, — тихо сказала я. — Уходи.
До завтра?
Извини?
Могу я увидеть тебя завтра?
Конечно. Но… будет ли у тебя время?
Я найду. Часов в пять, если тебя устроит.
Я буду дома.
Хорошо.
Он потянулся ко мне. Я отстранила его рукой:
До завтра, мистер Малоун.
Всего один поцелуй, последний.
Нет.
Почему?
Потому что все кончится постелью.
Вас понял.
Я помогла ему надеть пальто.