О боже… При всей моей ненависти к этому негодяю — было неплохо наказать его за все мерзости, которые он совершил по отношению ко мне, — я никогда не желал ему такой участи. Должно быть, с годами этот человек нажил себе немало врагов.
Четыре часа спустя я пересказал эту историю Маргит. Не сразу, конечно. Открыв дверь, она потащила меня в спальню. Там она стянула с меня джинсы, а с себя юбку. Секс был стремительным. Маргит крепко сжимала меня ногами, ее стоны набирали обороты с каждым моим рывком…
Потом она сказала:
— Разденься и полежи пока, — и ушла в соседнюю комнату за бокалами и бутылкой шампанского («Я стану говорить „Опять?“, но тебе действительно пора кончать с такой расточительностью»). Бутылку она открыла сама, и сделала это не выпуская сигареты изо рта. Когда хлопнула пробка, на простыни просыпался пепел.
— Лишняя работа для горничной, — заметил я.
— Я сама себе горничная. Так же, как и ты.
— Ты красивая…
— Ты это уже говорил.
— Это правда.
— Ты обманщик, — рассмеялась она. — И упорно не отвечаешь на мой вопрос…
— Какой вопрос?
— Вопрос, который я задала тебе в прошлый раз.
— Что-то не припомню…
— Насколько серьезно разрушила тебя жена.
— Серьезно, — признался я. — Но в конечном счете я сам себя погубил.
— Ты так говоришь только потому, что она тебя в этом убедила… Всю жизнь тебе твердили, что ты плохой мальчик…
— Прекрати говорить со мной как психиатр.
— Тебе не в чем винить себя.
— Ты ошибаешься, — сказал я и отвернулся.
— Ты кого-то убил? — спросила она.
— Не пытайся зайти с другого бока…
— Почему же, я задаю прямой вопрос: ты убил кого-то?
— Разумеется, нет.
— Тогда в чем ты себя винишь? Может, в том, что предал жену?
— Может быть.
— Или все дело в том, что тебя разоблачили?
Я промолчал.
— Ну… мы все хотим, чтобы нас разоблачили, — сказала она. — Это свойственно человеку… и это так печально, то, что мы не можем жить с сознанием вины…
— Хочешь узнать, какая вина мучает меня в настоящее время?
— Да, — кивнула она, и я выложил ей историю про несчастный случай у отеля «Селект».
— Это не похоже на несчастный случай, — резюмировала Маргит, когда я закончил.
— Понимаешь, тот факт, что…
— Только не говори мне, что, услышав твои проклятия и адрес этого ублюдка, боги решили восстановить справедливость.
— Вот именно, что-то вроде этого я и чувствую…
— Твой портье получил то, что заслужил. Кому-то не понравилось, как он относится к людям, и ему выставили счет. Послушай, неужели даже притом, что ты не оказал никакого влияния на чье-то решение, ты все равно чувствуешь себя виноватым?.
— Но я хотел, чтобы с ним приключилось что-то плохое…
— Разве это доказывает твою вину?
— Вот такой я идиот.
— Это уж точно, — сказала она, доливая мне шампанского. — Но я уверена, что такая самокритичность не пришла однажды из ниоткуда. Может, твоя мать…
— Послушай, мне совсем не хочется говорить об этом…
— Она была чересчур строга к тебе?
— Да, и еще она была глубоко несчастной женщиной, которая постоянно твердила мне, что я — источник всех ее проблем.
— Это действительно так?
— Если верить ей, то да. Я испортил ей жизнь…
— Интересно, каким образом?
— До того как я появился в ее жизни, она была известной журналисткой…
— Насколько известной?
— Достаточно. Она была судебным репортером…
— Просто репортером?
— Она работала в «Кливленд плейн дилер».
— Что, такая важная газета?
— Да… если ты живешь в Кливленде.
— Значит, она была важной шишкой, освещала судебные процессы…
— Что-то вроде того. Я появился на свет случайно. Ей было уже сорок, крепкий профессионал, никогда не была замужем, жила только работой. Но — это я узнал от нее позже — она начала «ощущать свой возраст»… задаваться вопросом, не придется ли ей встретить старость в одиночестве. Старая дева, живущая в маленькой квартирке всеми забытая и никому не интересная…
— Она ни разу не была замужем?
— Нет, пока не встретила Тома Рикса. Отставной военный, он вел успешный страховой бизнес в Кливленде. Он был женат, но после войны развелся, детей у него не было. С моей матерью он познакомился, когда она освещала судебный процесс по делу о несчастном случае, а он проходил свидетелем. Она была одинока, и он был одинок. — они начали встречаться. Это было «очень приятно поначалу», как она потом призналась мне, тем более что оба любили выпить…
— А потом твоя мать забеременела.
— Да, именно так и произошло. Для нее это было катастрофой, она была в панике, не знала, что делать, то ли оставить ребенка…
— Она все это тебе рассказывала?
— Да. Мне было лет тринадцать, и мы как раз поссорились из-за какой-то глупости — кажется, я отказался вынести мусор. «Величайшая ошибка моей жизни состояла в том, что я не выскребла тебя из своей утробы, когда была такая возможность».
— Мило, — сказала Маргит и затушила сигарету.
— Она была здорово пьяна. Как бы то ни было, моя мать оказалась в безвыходном положении. Отец уговорил сохранить беременность, обещал, что она сможет работать, и все такое… Но беременность обернулась кошмаром. Мать три месяца провела на больничной койке. Поскольку это был 1963 год, когда с декретными отпусками не слишком церемонились, газета уволила ее. Для нее это был страшный удар. Сколько себя помню в детстве, она всегда называла «Плейн дилер» моя газета, но говорила о ней таким скорбным тоном, будто речь шла о мужчине, обесчестившем ее…
— Значит, тебя назначили виновником ее жизненных неудач. Твоя мать еще жива?
Я покачал головой.
— Сначала сигареты погубили моего отца — он умер в восемьдесят седьмом. Мама ушла в девяносто пятом сигареты и алкоголь. Тщательно спланированное самоубийство. Я уверен, что моя мать запустила этот медленный процесс самоуничтожения в тот день, когда ее уволили. И… мы не могли бы закончить этот разговор? Прошу тебя…
— Но он так показателен — во всяком случае, теперь понимаю, почему ты привык считать себя без вины виноватым.
— У чувства вины странная траектория.
— И по этой причине ты испытываешь странную вину за то, что кто-то наехал на портье из гостиницы?