Когда только узнать успел? Что значит военный опыт!
Мне повезло меньше. Правда, искал я не веселый домик, полный фурий, а нечто совсем иное. Увы, торговые караваны начнут ходить на север только через месяц, когда в Крым потянутся ватаги чумаков, спешащих загрузиться перекопской солью. Навстречу им пойдут другие, с рыбой, а также бесконечные стада овец.
Мы напрасно спешили. Ехать вчетвером по холодной негостеприимной степи было бы просто самоубийством — верным и достаточно мучительным.
Итак, придется ждать, пока не покажется на поле трава.
Я с тоской вспомнил Истанбул. Если за неделю моя маленькая армия умудрилась основательно разложиться, то что случится за месяц в этакой дыре!
Фурии с гуриями — только начало.
* * *
— А верно ли, дорогой де Гуаира, что татары, как пишет мессер Боплан, не склонны к употреблению вина?
В голосе шевалье промелькнула тревога. Увы, утешить его было нечем.
— Поистине наше паломничество будет куда труднее, чем мне думалось!
Славный пикардиец вздохнул и вновь взялся за ножны. Я почувствовал легкое жжение за лопаткой и понял, что самое время следовать его примеру.
— Рах vobscum, дети мои! Я повернулся к двери и обомлел.
Малахай, теплый стеганый халат, красные сапожки, широкий пояс, за который заткнута короткая плеть-камча…
…И знакомый прыщавый нос.
— Рад я несказанно, что пребываете вы в здравии добром! Возрадуйтесь и вы, ибо выпущен я бысть из узилища сугубого, зинданом именуемого. Выйдя же на свободу, озаботился я принять вид должный, как и учат нас Святой Игнатий купно со Святым Ксаверием…
— Хоп-якши, эфенди! — вздохнул я. Шевалье моргнул, долго открывал рот, но так и не смог ничего вымолвить.
— К вам же, синьор де Гуаира, имею я некую просьбу. Встретил я в узилище отрока по имени Юсуф, ликом сходного с ангелом и нравом подобного ангелу же. Страдает же сей отрок за сущую безделицу, о которой и говорить невместно. А посему достойно было бы внести за него подходящую мзду ради человеколюбия христианского, равно как и великой пользы. Ибо готов наставить я его в началах истинной католической веры…
Не помню, чем я в него кинул — кажется, пустым кувшином.
Попал!
Там, на Кургане Грехов, пред ликом Бирюзовой Девы Каакупской, под строгим взглядом Ее всевидящих глаз…
…Черное одеяло сна подернулось желтизной, пестрыми красками осеннего леса, недвижно застывшего на пологих склонах Высоких Кордильер.
Кордильеро-де-лос-Альтос. Каакупе — За Высокой Травой…
…Благословляющая рука вздымается над огромной молчаливой толпой. Это она — Milagrossa Virgen Azul, строгая заступница и судья грехов наших.
Моих грехов…
Тяжелый груз за спиной. У всех — у меня, у брата Паоло Полегини, у еретика де ла Риверо. Тащить далеко — до самой вершины холма. Только там, сбросив неподъемную ношу…
…Ее всевидящий взгляд…
* * *
— Мне не дойти, отец Мигель! И ты ведаешь почему… Он молчит — отец Мигель Пинто, провинциал Гуаиры, когда-то подобравший среди сельвы несмышленыша Илочечонка. Молчит, потому что мертвые уже все сказали.
— Они несут камни, но разве камни тяжелее грехов? Что мне делать, отец?
Я-Та, старый ягуар, молчит. А склон дыбится, вздымается отвесом. Бесконечный, непроходимый склон Кургана Грехов.
— Мне запретили, ты знаешь! Я даже не могу исповедаться! Даже перед смертью, отец! Брат Полегини убил сотни людей, вызвал «даймона» из самых глубин Ада, но он дойдет! И этот мальчишка, ненавидящий все, чему я посвятил жизнь, он тоже дойдет! Их ноша тяжела, но они идут, они уже впереди!..
Да, они уже высоко, у самой кромки, совсем рядом с черным камнем, на котором стоит Она…
…И пальцы впиваются в мокрый песок…
* * *
— Ты знаешь, отец, что я только выполнял приказ! В этом смысл моей жизни, ради этого я жил! Ради этого — и ради Гуаиры! Мы — солдаты Христовы, наш долг, наш святой долг повиноваться! Ведь я — всего лишь воск, всего лишь топор дровосека!
Все! Они уже там, на вершине холма. Тяжкий груз падает на истоптанную землю, и в бирюзовых глазах Заступницы каждый видит свой приговор.
Оправданы!
Они все оправданы — колдун, еретик, остальные…
…Песок из-под пальцев. Вниз, вниз, вниз… Круг первый, второй, седьмой, девятый… И ледяной холод Джудекки.
«…Потом я видел сотни лиц во льду, подобных песьим мордам; и доныне страх у меня к замерзшему пруду…»
— Я сделал все, что мог, отец! Мы изгнали предателя — проклятого метиса Хозе Итурбидо, сообщившего бандерайтам день, когда ты собирался перейти реку. Изгнали — а наутро его нашли мертвым, распятым на стволе кебрачо.
Ветхий Завет в ту ночь заступил Новый.
Око за око!
«— …И я дрожал в темнеющей пустыне…»
— Да, я сделал все, что мог! И потом, когда мне предложили стать провинциалом Гуаиры, я отказался. Я отказался, отец! От мечты, от дела всей жизни! Ведь я верил! Я и сейчас верю, что мы строим Будущее, что здесь, среди сельвы и болот, растет Град Божий!
«…Так, вмерзши до таилища стыда и аисту под звук стуча зубами, синели души грешных изо льда…»
* * *
— Я не виноват! Нет! Есть Устав, там сказано, что любой приказ, даже если он ведет к смертному греху…
Чем они лучше меня? Еретики, блудники, убийцы, колдуны!
«…Когда луча ничтожная частица проникла в скорбный склеп и я открыл, каков я сам, взглянув на эти лица…»
Холм исчез. Длань Бирюзовой Девы За Высокой Травой не благословит меня. Никогда! Илочечонка, сына ягуара, изгнали из стаи.
Там, на Кургане Грехов, пред ликом Бирюзовой Девы Каакупской, под строгим взглядом Ее всевидящих глаз…
«…Подняв лицо от мерзостного брашна [17] , он вытер свой окровавленный рот…»
Мой окровавленный рот…
Комментарии Гарсиласио де ла Риверо, римского доктора богословия
Описанные выше события прекрасно характеризуют отношение отца Гуаиры к людям.
Если бы не я и не дю Бартас, он бы и пальцем не шевельнул, чтобы выручить бедного брата Азиния. Следует добавить, что наш товарищ был страшно избит и высечен плетью, что послужило для надменного иезуита лишь поводом для дальнейших насмешек над несчастным.