— Теперь их два, не беспокойтесь, пожалуйста, — Лев говорил со мной спокойно и ласково, как с ребенком. — Но еще четверть часа назад существовал только один ключ. Тот, который вы получили от меня несколько дней назад.
— Который Карл выменял у вас на букварь?
— Совершенно верно. А мой старинный друг Иржи Шнипс был столь любезен, что рискнул своей безупречной репутацией эксперта и датировал его семнадцатым веком. И рассказал вам о существовании оригинала, который он якобы держал в руках три года назад. То есть почему «якобы». Разумеется, он уже держал в руках оригинал — тот самый, который вы ему привезли.
— Ничего не понимаю, — флегматично сказал я и отхлебнул еще кофе.
— Конечно вы не понимаете. После того как мы совместными усилиями несколько дней морочили вам голову. И заморочили на славу.
Лев ослепительно улыбался, он явно был чрезвычайно горд этим достижением.
— Смотрите, как все было, — для наглядности он принялся загибать пальцы. — Я дал вам ключ. Иржи, чей авторитет в ваших глазах непререкаем, объявил его копией. Он же сообщил о существовании оригинала и отправил вас на поиски, дав при этом заведомо устаревший адрес бывшей владелицы. Поиски — это очень важный момент. Чем дольше ищешь вещь, тем крепче веришь в ее существование.
— То есть я должен был поверить в существование второго ключа?
— Скажем так, вы должны были просто знать о нем так твердо, как будто видели его собственными глазами. Знать и не сомневаться — не сомневаетесь же вы в существовании собственного носа. Вот примерно такая степень уверенности от вас требовалась. И одновременно вы должны были заподозрить что-то неладное. Почувствовать, что вокруг ключа и двери в вашем подвале происходит какая-то нехорошая возня. Именно поэтому я так назойливо выпытывал ваш адрес, даже показательный сеанс гипноза устроил при участии коллеги Станислава, который, мягко говоря, умеет произвести нужное впечатление. Поэтому я отправился в Вильнюс и вел себя там как последний дурак, топтался на вашей улице, как слон в посудной лавке, с шумом и грохотом — чтобы меня заметили и насторожились, чтобы не осталось сомнений: я подбираюсь к вашему дому, мне там что-то нужно. И вы понемногу начали подозревать, что меня интересует вовсе не антиквариат вашего отца, а дверь, ключ от которой вы сейчас ищете. Чтобы сгустить атмосферу, мой добрый друг Станислав любезно согласился сопровождать вас в Краков и изводить по дороге кошмарами…
— Вот, кстати, интересно зачем.
— Это было совершенно необходимо для создания у вас, скажем так, рабочего настроения. Вы, Филипп Карлович, по природе своей скептик. К человеку вроде вас без пары-тройки хороших кошмаров, которые на время выводят ум из привычного режима работы, лучше вообще не соваться.
— А почему этот ваш «добрый друг» с воплями убежал от меня в Кракове? Мог бы и поздороваться с собственной жертвой, если уж я его заметил. Корона, чай, не свалилась бы.
— Станислав говорит, сам не знает, что на него нашло, — пожал плечами Лев. — Видимо, в вас есть что-то ужасающее, просто оно редко выглядывает наружу. А он у нас зоркий. Но испугался Станислав в самый последний момент. А сначала ему просто было стыдно.
Я ушам своим не поверил.
— Стыдно?!
— Понимаю, звучит не слишком-то убедительно. Но я говорю правду. Вы просто совсем не знаете Станислава. Впечатление он производит то еще. А на самом деле очень добрый, ранимый и совестливый человек, справедливо полагающий свой дар проклятием.
— Но вы сами дали ему прозвище Доктор Чума. Мне рассказывали.
— Дал. И до сих пор горжусь точностью попадания, хотя внешне Станислав похож на любое чудище, только не на Medico della Peste. [43] Но по сути своей он и есть Доктор Чума.
— «Очень добрый, ранимый и совестливый человек», — подхватил я.
— В некоторых случаях одно другому не мешает. Целительский дар бедняги Станислава проявляет себя более чем причудливым образом. Когда Станислав преисполнен любви и сострадания, он может только мучить пациента. Чем больше симпатии он испытывает к человеку, тем хуже тому приходится. Ваше счастье, что вы не красивая дама средних лет, к ним Станислав питает особую слабость, поэтому кошмары, которые терзают бедняжек в его присутствии, во сне ли, наяву ли, превосходят самые смелые представления о возможном. А для того чтобы успешно исцелить человека, Станислав должен искренне его возненавидеть. Захотеть причинить ему непереносимые страдания. И тогда все у него получится. Паралитик встанет и пойдет, умирающий отправится на танцы, все как положено, когда имеешь дело с истинным чудотворцем… Будучи от природы очень добрым человеком, наделенным к тому же даром сопереживания, большую часть своей жизни Станислав доставлял окружающим много горя. Но со временем научился искусственно вызывать у себя состояние ненависти ко всему живому. И с тех пор дела пошли как нельзя лучше — если не принимать во внимание душевные муки бедняги. Но тут уже ничего не попишешь, дар есть дар, его надо использовать, и в некоторых случаях это вопрос не нравственного выбора, но жизни и смерти.
Я к этому моменту уже практически на коленях умолял внутреннего скептика: заткнись, пожалуйста. Ты потом скажешь все, что об этом думаешь. А сейчас дай послушать.
— Все это действительно интересно, — улыбнулся Лев, — но в данном случае совершенно не важно. А важно вот что: когда вы встретились с пани Гражиной, которая, в отличие от всех нас, рассказала вам чистую правду — было дело, продала ключ господину Грочеку из Праги, — вам оставалось только сложить один и один. Вы наконец поняли, зачем я подбираюсь к вашему подвалу. Ну как же, у вас там дверь, у меня — ключ. Настоящий, не какая-нибудь копия. И тут состоялся мой финальный выход, с душераздирающей историей про Врата Гекаты и слезными мольбами подпустить меня к двери. Не знаю, насколько убедительно прозвучала моя история и проснулось ли в вашем сердце сострадание к бедному сироте. Подозреваю, что да, но это не имеет значения. Главное, теперь вы могли сомневаться в чем угодно, но только не в существовании ключа. Вы точно знали, что он у меня есть. Дело было сделано, оставалось только ждать.
— Чего ждать? Что я полезу к вам в дом через подземный ход?
— Честно говоря, я вовсе не был уверен, что вы так поступите. Я вообще понятия не имел, что вы собираетесь делать. И это меня не слишком заботило. Я ждал появления ключа. Не знал, когда и как это случится; честно говоря, вообще не слишком верил в успех, но ждал. В любом случае больше ничего мне не оставалось. И тут вы делаете ход конем — хлоп! — вламываетесь в мой кабинет и у меня на глазах берете с полки ключ, которого еще секунду назад не было. И вообще никогда. Я, кажется, еще не до конца осознал, что это действительно случилось. У меня, скажу вам по секрету, тоже скептический ум. По сей день.