– Бытовой ужас, – смеется. – Ну что ты, в самом деле? Сколько можно меня стесняться?
– Ну, слушай, – говорю, – неужели непонятно? Я не привыкла сидеть на чужой шее. А на твоей второй день сижу. Ем твою еду, сплю на твоей тахте, разговариваю по твоему телефону, а теперь еще и по делам тебя на другой конец города гоняю. Конечно, мне неловко…
– О! – восклицает он с неожиданным энтузиазмом. – О! Эта ужасная женщина загоняла меня по делам, съела мою еду и выспала всю мою тахту до последней пружинки! Что я теперь буду делать? О-о-о!
Я невольно улыбаюсь, а этот злодей ржет в голос, довольный собственным выступлением.
– Мы с тобой, – отсмеявшись, говорит он, и голос его звучит на удивление строго, – не для того встретились, чтобы подсчитывать, кто кому сколько теперь должен. У нас с тобой, Варвара, одна забота: рыть окопы вечности на поле боя человека со смертью. Наше дело солдатское: из одного котелка хлебать все, что туда навалено. А уж чей котелок, это в боевых условиях никого парить не должно.
Молчу, потрясенная его пафосом. Что тут скажешь?
– К тому же… – задумчиво мычит он, сворачивая на Сущевский вал.
Я жду продолжения пламенной тирады, но рыжий снова меня огорошил.
– Ты меня вчера чаем напоила, – мечтательно говорит он. – Жасминовым, в «Летчике». Помнишь?
– Вовек не забуду, – улыбаюсь невольно. – Такое разорение. Шестьдесят рублей за порцию. Убиться веником.
– Какая разница, сколько рублей? Меня, между прочим, никогда еще девушки по ночным клубам за свой счет не водили. И вдруг сбылось. Я с тобой, можно сказать, невинность утратил. За такое ничего не жалко.
Да уж. Крыть действительно нечем.
– Есть вещи, которые имеют значение, – резюмирует мой Иерофант, тормозя у очередного светофора. – Их, честно говоря, очень мало. И есть вещи, которые никакого значения не имеют. Их великое множество. Мне бы не хотелось, чтобы мы с тобой тратили драгоценное время своей жизни, обсуждая или, хуже того, мучительно обдумывая последние. Угу?
– А как отличить одно от другого? У каждого свой список…
– Что касается списка, просто верь мне на слово, ладно? Потому что я на несколько сотен лет старше – не по документам, конечно. Но документы как раз относятся ко второй категории ценностей… Смотри, как нам везет! Будний день, обеденное время, а Сущевка пустая. Вот это действительно важно, а все прочее – суета сует, коллега Екклезиаст не даст соврать.
Экая все же скотина. Если он и дальше будет такой хороший, остроумный и обаятельный, я ведь совсем увязну. Пропаду пропадом. Должен бы понимать такие вещи, если уж на несколько сотен лет старше. Быть великодушным, установить рычажок регулятора своего очарования на минимум. Неужели трудно?
Вот если бы он притворялся, сознательно меня охмурял, то-то было бы славно – во всех отношениях. Но нет. Кажется, он просто такой и есть. Даже когда один дома и никто его не видит.
Какой ужас.
Два часа спустя мы кое-как припарковались на Большой Дмитровке, и без нас под завязку забитой автомобилями. Дела мои к этому моменту, надо сказать, обстояли хорошо, как никогда прежде. Спасенные вещи обрели пристанище в багажнике, а в сумке у меня покоился конверт из плотной жемчужно-серой бумаги. В конверте я обнаружила великое множество иноземных купюр и записку от Леши: «Милая Варвара, я считаю, что мой долг возместить Вам моральный ущерб и компенсировать неудобства, связанные с известными Вам прискорбными обстоятельствами, ответственность за которые отчасти лежит на мне. С уважением…» – и неразборчивая подпись с индейской завитушкой, словно бы срисованной с одной из страниц Кодекса майя. Впрочем, почему «словно бы»? Именно что срисованной. Его Маринка подучила, давным-давно, в те доисторические времена, когда заковыристое отчество и эффектная загогулина вместо подписи были единственным достоянием прыткого юноши с незаконченным гуманитарным образованием.
Мой «моральный ущерб» был оценен в две тысячи долларов. Не то чтобы очень дорого, но и не слишком дешево. В самый раз. Другое дело, что до этого момента мне и в голову не приходило как-то оценивать этот самый «ущерб». Мастеров-саперов все равно не найти, а если уж взыскивать, то с них. Но, поразмыслив, я решила, что Алексей Хуанович поступил со мною по справедливости. Взрыв в кафе – побочный эффект каких-то его делишек. И хорошо, что он сам это понимает. Очень хорошо. С такими жуками в голове обычно живут дольше, чем без оных. Можно сказать, закон природы.
Да и мне деньги не помешают, чего уж там. Давненько их у меня не было, по крайней мере в таком количестве.
Благодетель мой отнесся к новости с оптимистическим равнодушием. Сказал: «Ну вот, как все славно, будешь теперь меня чаем в клубах поить до скончания дней» – и тут же, кажется, выкинул из головы неинтересную информацию о моем внезапном богатстве. У него была иная забота – найти место скопления обиженных на судьбу. Колесил по Москве, неодобрительно оглядывал вывески, пока наконец не свернул на Большую Дмитровку. Дескать, тут есть очень хорошее местечко. Именно то, что нам требуется.
Кафе мне понравилось. Маленькое, но поделенное на целых три зала. Везде круглые столы, старые стулья с гнутыми спинками, темные деревянные полы, по стенам – не картинки, фотографии. Черно-белые, эстетские портреты фантасмагорических бритоголовых девиц с сигарами в зубах. Они развешаны повсюду, но живых курильщиков привечают лишь в самом дальнем помещении. Понятно, что именно там аншлаг; два других зала пустуют. Думать потому что надо головой, а не задницей.
Мы, конечно, проникли на задымленную территорию, благо один свободный столик там все же нашелся. Когда мы уселись, стало ясно почему: рядом ревел кондиционер, маленький, но сердитый. Меня только что со стула не сдувало.
– Если кто-то уйдет, пересядем, – без особой надежды пообещал мой персональный Вергилий. – Но это, поверь мне, единственный недостаток места. Вокруг – сплошь наши клиенты, за редчайшим исключением. Богема потому что, а какой же русский художник без экзистенциальной муки?.. При этом кофе здесь – лучший в Москве. Ну или почти лучший. Есть еще два превосходных местечка, покажу как-нибудь… Я даже не стану тебя торопить. Сначала попробуй эту неземную красоту. Ну и оглядись. Выбери, кто тебе по душе.
– Сегодня пусть будет девочка, – говорю решительно. – Для разнообразия.
– Хитрая какая, – улыбается. – Думаешь, девочкой быть проще? Ну-ну. Попробуй.
Угадал. Я действительно так думаю.
– А разве нет? – спрашиваю.
– Честно? А черт его знает! Нет никакой закономерности. Разные бывают мальчики и девочки. На кого нарвешься.
– Видишь, там, у входа, близнецы? – шепчу. – Две девочки, близнецы. Такие красотки… Всю жизнь мечтала узнать, каково это: иметь рядышком свою точную копию? В юности думала, была бы у меня сестричка-близнец – и никаких мальчиков не надо. И вообще никого. На самом деле, наверное, не так это сладко, как кажется, но мне до сих пор ужасно интересно.