— Можешь, — великодушно решил шеф. — Но через час жду тебя здесь.
Я так торопился, что, только сев за рычаг служебного амобилера, на заднем сиденье которого среди корзин с припасами взволнованно трепетал почти невидимый при солнечном свете Обжора-хохотун, сообразил наконец, что надо бы обрадоваться — отпуску и поездке, и тому, что призрак наш, похоже, благополучно пристроен в хорошие руки. Вряд ли все-таки этот неизвестный житель Гажина питается привидениями, хотя, конечно, от друзей сэра Джуффина Халли можно ожидать чего угодно.
— Спасибо, — сказал я шефу. — За отпуск и за поездку. Я бы сам, пожалуй, отсыпаться завалился. Приятное занятие, но есть на свете вещи поинтересней. Например, путешествия.
— Я тоже подумал, что надо бы время от времени подкармливать тебя новыми впечатлениями, — согласился сэр Джуффин. — Чтобы твой двойник не решил, что ты зануда, каких свет не видывал, и не сбежал от тебя на другой край Вселенной.
— А что, и так бывает? — встревожился я.
Шеф злодейски ухмыльнулся, явно намереваясь всласть меня попугать, но в последний момент передумал.
— Не бывает, — твердо сказал он. — Со Стражами вообще ничего по-настоящему страшного никогда не случается. Для вас даже смерть — веселое дело, чего тревожиться о прочих пустяках. Езжай уж, счастливчик.
Долгая поездка в вольный город Гажин оказалась отличным отдыхом, хотя призрак время от времени забывал, что меня нельзя отвлекать от дороги, принимался заразительно хохотать, пожирая припасы, и мне поневоле приходилось к нему присоединяться. Впрочем, мы оба довольно быстро брали себя в руки, причем пару раз мне удалось успокоиться первым — передать не могу, как я тогда гордился этим достижением.
Друг шефа с виду был вылитый арварошец, только до столь солидного возраста уроженцы Арвароха почти никогда не доживают. Уж не знаю, кем были его родители, но эти добрые люди назвали своего сына Зогги, в честь злобного кактуса. При этом говорил он, растягивая гласные, как истинный уроженец Кеттари, а характером обладал столь легким и покладистым, что, если бы мне пришлось, как в студенческие времена, подыскивать себе товарища для совместной аренды квартиры, я бы позвал Зогги, не раздумывая ни секунды.
В доме его было полно детей — я так толком и не понял, кем они приходились Зогги, но, судя по внешности, вряд ли родней. Призрак, бывший при жизни чадолюбивым отцом и дедом, сразу почувствовал себя в своей стихии. За обедом же Зогги обнаружил, что ему больше не надо уговаривать своих питомцев доесть суп, скорее уж наоборот, следить, чтобы никто не объелся. И это открытие, как я понял, дивным образом преобразило его и без того вполне счастливую жизнь.
Я отлично отдохнул в Гажине и еще лучше на обратном пути, благо на заднем сиденье амобилера спится ничуть не хуже, чем в огромной домашней кровати. Дома, впрочем, тоже было неплохо. По крайней мере, собирать эльфийские деньги шеф меня еще года три не посылал, а это уже кое-что.
Сэр Хамбара Гаттон так и не вернулся в Ехо. Я слышал, что он купил дом в Капутте, а примерно полгода спустя прислал доверенных слуг, которым было поручено упаковать для отправки в Уандук наиболее ценные предметы его коллекций и продать остальные, так что Король кельдей навсегда уплыл из моих рук. В утешение я говорю себе, что никакая благодарность не заставила бы сэра Хамбару расстаться с этим уникальным экземпляром, так что даже хорошо, что я промолчал, — по крайней мере, не поставил нас обоих в неловкое положение.
Перевозку коллекций через море, к слову сказать, взяла на себя леди Гетти Ейхелли, которая по сей день как ни в чем не бывало продолжает курсировать между Ехо и Куманским Халифатом; впрочем, с мужем, который был отправлен в отставку сразу после окончания следствия, она никаких дел больше не ведет и, кажется, почти не ночует в его доме, хотя в такого рода вопросах я бы не стал полагаться на городских сплетников. Зато им, похоже, неизвестно, в чьем доме останавливается леди Гетти, когда приходит в Капутту, — и хвала Магистрам. Если когда-нибудь любовные интрижки этой парочки погубят Куманского Халифа, это будет не наша проблема, так что я о своих догадках больше никому ни слова не скажу, даже вам.
Что касается моей провальной попытки отыскать дорогу к сердцу Магистра Махони Анмахони, заключенного в прекрасное девичье тело, я, каюсь, попробовал ее повторить, после того как изрядно приунывший после доверительных бесед с сэром Джуффином заговорщик занял почетное место в списке приглашенных на ближайший обед к коменданту Холоми (который, надеюсь, сообразит заказать на десерт куманское медовое мороженое), а вышеупомянутое тело вернулось к хозяйке. Увы, с тем же результатом. Бедняжка, похоже, так толком и не поняла, что именно с ней случилось, однако вывод из своего неудачного романтического приключения сделала вполне предсказуемый: решила, что интересоваться мужчинами — пустая трата времени, верить им нельзя, а подпускать к себе на расстояние вытянутой руки смертельно опасно. Теоретически ее можно понять, на практике же я пришел в отчаяние и пребывал в этом прискорбном состоянии бесконечно долго, не то четыре дня, не то целых пять.
— Что же до совершенного инструмента, — говорит гость, — беседа с шефом на эту тему состоялась несколькими годами позже. При обстоятельствах на первый взгляд не самых подходящих для серьезного разговора, хотя сейчас мне вполне очевидно, что более удачного момента выбрать было нельзя. Я тогда ввязался в драку с одним некстати вернувшимся в Ехо Старшим Магистром Ордена Стола на Пустоши. С моей стороны это был довольно храбрый, но очень глупый поступок; впрочем, я все-таки как-то задержал его до прибытия Лонли-Локли, который, повинуясь воле злокозненной своей судьбы, в очередной раз немного замешкался. Однако вместо трупа беднягу поджидал всего лишь изрядно контуженный я, мертвой хваткой вцепившийся в озадаченного моей живучестью пленника. Сэр Джуффин потом долго приводил меня в чувство, попутно развлекая рассуждениями о совершенном инструменте. Я, конечно, почти ничего не запомнил, но это, как оказалось, неважно, правило проникло в кровь вместе с лекарствами, усвоилось, прижилось и стало частью меня.
— Но что-то все-таки запомнил? — спрашивает Макс.
— Совсем немного. Что совершенный инструмент не интересуется ни собой, ни исполнителем, ни даже мелодией, которую воспроизводит. А только самой возможностью звучать, играть, приводить в движение силы, о природе которых сам не имеет представления, изменять мир — поскольку для совершенного инструмента это и значит — быть. Впрочем, совсем не факт, что шеф говорил именно это. Но я понял и запомнил именно так. И решил, что это мне подходит.
— И не только тебе, — говорит Франк. — Быть совершенным инструментом — это вообще всякому живому существу подходит. Просто мало кому так везет — чтобы задача была поставлена настолько внятно, да еще и в самом начале пути. Ты и правда счастливчик, твой начальник не преувеличивал.
Макс тем временем встал, подошел к окну, распахнул его настежь. Триша сперва чуть под стол не спряталась от ужаса — как же можно, у нас же часы еще на столе, другое время, ну! Но увидела, как прячет улыбку явно довольный его выходкой Франк, и перевела дух. Получается, можно и так?