— В данный момент от тебя пахнет исключительно будущей простудой, — строго сказал он. — Зря ухмыляешься, это не попытка пошутить, а констатация факта. Я не профессиональный, но, так уж получилось, довольно опытный знахарь. Болезни имеют запах, это не секрет. А знахарь с острым обонянием вполне способен распознать аромат будущей болезни. Это бывает очень полезно, поскольку позволяет принять профилактические меры. Ладно, положим, одежду я высушу прямо на тебе…
Я рта не успел открыть, чтобы возразить: «Да ну, ерунда, не надо хлопотать», — а он небрежно провел рукой вдоль моего тела, и вопрос был закрыт. В смысле, лоохи и скаба под ним тут же стали сухими и очень теплыми. А я вдруг задним числом осознал, как сильно все это время мерз. Даже дрожать начал.
— А вот голову лучше сушить без помощи магии, — он вручил мне полотенце. — Особенно твою. Никогда не знаешь, чего от нее ждать.
— И не говори, — согласился я. — Сам в ужасе от ее выходок.
— Разувайся, — велел Шурф, когда мы оказались на пороге его кабинета.
Он куда-то ушел и минуту спустя вернулся с меховым одеялом под мышкой. Закутал меня так, что только нос снаружи остался. Передвигаться в таком виде было не слишком удобно, поэтому я кое-как дотопал до ближайшей стены и уселся прямо на пол; в любом случае, стул в этом помещении был только один — хозяйский, у письменного стола. Лонли-Локли одобрительно кивнул, достал бутылку вина, устроился на полу рядом со мной, налил полную кружку, подал ее мне. Вино оказалось горячим. Разогревать напитки прикосновением руки я и сам давно умел, третья ступень Черной магии, говорить не о чем. Но сделать этот эффектный жест незаметным для окружающих — о таком мастерстве я и не мечтал.
— Выпей хотя бы половину и рассказывай, что у тебя случилось.
— Выпить могу хоть все. И даже попросить добавки. Отличный у тебя глинтвейн получился. А вот рассказывать толком нечего.
— В принципе, я мог бы сделать вид, что верю, — вздохнул сэр Шурф. — И прекратить расспросы. Но я, знаешь, сомневаюсь, что ты пришел ко мне среди ночи, мокрый до нитки, только для того, чтобы убедиться, что я в подобной ситуации способен поверить, будто у тебя ничего не случилось.
— Да уж, умею я ходить в гости. Редко, но метко. А кстати, сколько времени?
— Если ты хочешь узнать, сколько его осталось в нашем с тобой распоряжении, единственно возможный ответ — вечность. Другого ты от меня не дождешься. Но если ты спрашиваешь о положении стрелок часов, то почти два часа пополуночи.
— Все-таки я какой-то фантастический придурок.
— Не беспокойся, я еще не спал. И в любом случае очень рад тебя видеть. Извини, что не сказал это сразу. Просто очень удивился.
— Я и сам удивился, когда осознал, что стою у твоей калитки. Совершенно не понимаю, как так вышло. Ну, то есть, я хотел с тобой поговорить, это правда. Но совершенно точно не сегодня. И вряд ли завтра. Когда-нибудь потом. Это совсем не срочное дело. И вообще, строго говоря, не дело.
— Допустим, — согласился сэр Шурф. — Тем не менее, это «не дело», похоже, жить тебе не дает. Ладно, со своим любопытством я как-нибудь справлюсь. Но, возможно, я могу чем-то тебе помочь?
Еще как можешь, подумал я. Скажи сейчас вслух, да погромче: «Плевать я хотел на все библиотеки, включая Незримую! Книжки читают скучные неудачники, которым больше делать нечего, гы-гы-гы!» И будь, пожалуйста, крайне убедителен. И тогда я с облегчением отправлюсь домой. Побегу по лужам, счастливый, босой и простоволосый, источая сладкий аромат безумия на радость жителям окрестных кварталов. То-то будет славно.
А вслух я сказал:
— Глупо, конечно, затевать такой разговор среди ночи, ну да что теперь делать. Тогда для начала вопрос. Я уже давно не решаюсь его тебе задать. Поскольку совсем не уверен, что имею право бесцеремонно соваться в твои дела.
— Разумеется, ты не имеешь такого права. И вообще никто. Однако это вовсе не означает, что ты не можешь попробовать. Если я не захочу отвечать, так и скажу. И дело с концом.
— Ладно, — кивнул я. — Вопрос такой: почему во время эпидемии Анавуайны, когда заболела твоя жена, ты…
Он остановил меня, подняв руку. Я был уверен, что на этом разговор закончен. Но Лонли-Локли мягко сказал:
— Можешь не продолжать. Ты хочешь понять, почему я пошел за разрешением на применение магии высокой ступени, вместо того чтобы сперва вылечить Хельну, а уже потом разбираться с неприятностями, вероятность возникновения которых была, впрочем, весьма невелика. Я хорошо помню, как ты на меня тогда смотрел. И в общих чертах представляю ход твоих мыслей. Обычно я равнодушен к чужому мнению о моем поведении, однако мне совсем не нравится быть частью печальной картины, созданной твоим воображением. В тот момент было некогда объясняться, и я отложил разговор на будущее. Но потом все как-то не представлялось случая вернуться к этой теме. К тому же я вовсе не был уверен, что тебе это по-прежнему интересно.
— Чуть ли не больше всего на свете, — честно сказал я.
— Ладно. Если так, смотри, как обстоят дела. В твоих глазах ситуация и правда выглядела нелепо: могущественный колдун, чья жена умирает от страшной болезни, вместо того чтобы спасать ее, забыв обо всем, сидит в очереди за разрешением. Но ты не учел несколько факторов. Во-первых, у меня достаточно знаний и опыта, чтобы безошибочно определить стадию заболевания и, соответственно, понять, сколько времени в моем распоряжении. Так вот, времени, чтобы начать лечение и быть полностью уверенным в успешном исходе, у меня на тот момент оставалось довольно много. Целых два с половиной дня.
— Ага, — кивнул я. — Это уже кое-что проясняет. Я бы на твоем месте, конечно, все равно не стал откладывать, просто нервы не выдержали бы. Но у тебя-то нет никаких нервов.
— Разумеется, есть, — пожал плечами сэр Шурф. — Просто кроме нервов у меня имеется некоторый навык владения собой. А у тебя его пока нет. То есть мне нравится думать, что только пока. Возможно, это свидетельствует о моей недальновидности и излишнем оптимизме, но тут уж ничего не поделаешь.
— Еще как свидетельствует, — вздохнул я. — И все-таки, почему ты поперся за разрешением? Не для того же, чтобы потянуть паузу и создать драматический эффект? До сих пор я считал, что тебе просто очень нравится играть по правилам. Вернее, даже не то чтобы нравится, а жизненно необходимо, как дышать. А теперь уже не знаю, что и думать. То есть, если ты сейчас скажешь, что Хельна — поэт и поэтому ей было полезно как можно дольше оставаться на пороге смерти, я, пожалуй, не очень удивлюсь.
— Я совершенно уверен, что все поэты, вне зависимости от того, связаны ли они со мной семейными узами, должны самостоятельно выяснять отношения со своей смертью, — сухо сказал он. — Помогать им в этом — не моя забота. Что же касается моей потребности играть по правилам, тут ты, разумеется, абсолютно прав. Для меня это самый простой и привычный способ справляться с хаосом — и внутренним, и наружным. Но дело не только в этом. Ты так и не подумал о причинах, которые лежат на самой поверхности.