Словом, все закончилось хорошо. В смысле не так интересно, как могло бы.

Интересное началось в день отъезда из Валбжиха.

Я довольно быстро приспосабливаюсь к новым правилам игры, поэтому у меня хватило предусмотрительности прибыть на станцию Валбжих-Место, откуда, согласно распечатке с расписанием, должен был стартовать мой экспресс, заранее — чтобы убедиться на месте, что мой поезд действительно уходит с этого вокзала. А если все-таки нет, успеть найти такси и доехать до альтернативной станции Валбжих-Гловный, затерянной, если верить карте и моим смутным воспоминаниям о предпринятых накануне попытках оттуда выбраться, где-то в окрестных лесах.

По сравнению с другими Нижнесилезскими вокзалами явленными мне в последние дни, станция Валбжих-Место выглядела как оплот цивилизации. Стены здания были выкрашены в розовый цвет, внутри работали билетная касса, газетный киоск и цветочный магазин, а над входом висело электронное табло (а не жеваная бумажка, как принято). Чудо техники обещало мне, в числе прочих благ, электричку до Клодзко, время отправления которой мистическим образом совпадало с указанным в моем заблаговременно распечатанном расписании.

Мое доверие к электронным буквам табло было столь безгранично, что, даже когда вместо обещанной электрички до Клодзко прибыла другая, до Вроцлава, это не вызвало у меня тревоги — подумаешь, здесь все поезда опаздывают. Когда все столпившиеся на перроне пассажиры погрузились в винтажный экспресс, отбыли во Вроцлав и на платформе не осталось никого, это меня тоже не насторожило. Подумаешь — никому не надо в Клодзко. А чего туда ездить, собственно? Что они там забыли?

И только минут сорок спустя в сердце мое начали закрадываться некоторые смутные подозрения.

Поскольку я не люблю смутно подозревать неладное, пришлось отправиться в здание вокзала и обратиться к кассирше с вопросом на некоем несуществующем среднеславянском языке, который мое сознание в экстремальных ситуациях спешно конструирует из обрывков русского, украинского, польского, сербского и, похоже, церковнославянского, зачет по которому мне удалось сдать со второй попытки когда-то давно, в конце прошлого века. У этого пиджина есть одно несомненное достоинство: его понимают все представители славянских народов, вне зависимости от наличия у них доброй воли и интеллектуальной мощи.

Короче. Предъявляю кассирше бумажку с расписанием и спрашиваю: вот этот поезд до Клодзко, он что, опаздывает? Или его уже не будет? Или как?

— Он уже был, — с достоинством ответствовала прекрасная полячка. — Уехал со станции Валбжих-Гловный.

— Но как же так? По расписанию он должен был уехать со станции Валбжих-Место, — говорю я. — И у вас на табло написано…

— Мало ли что на табло. Это ничего не значит, — строго сказала кассирша.

И впору тут было получить просветление, да не в коня корм. Возможность как-то добраться в Клодзко и сесть там в поезд до Праги интересовала меня гораздо больше, чем нирвана.

Пришлось ее спешно изыскивать.

К счастью, на привокзальной площади обнаружилась толпа таксистов. В смысле целых два. Никогда прежде не доводилось мне видеть в Валбжихе столько такси одновременно. В глазах таксистов светилась готовность немедленно увезти меня в Клодзко за кучу денег. Например, за сорок евро. Хотя мне казалось, они вполне могут сделать это за тридцать пять. И мы с таксистами принялись торговаться. По сравнению с зачетом по церковнославянскому это было очень легко и даже весело.

— Но это же сто километров в один конец! — сказал мне седой таксист, к тому моменту окончательно оттеснивший в сторону своего усатого коллегу.

На самом деле, мне вовсе не было жалко сорока евро, но правда о расстоянии между городами была мне известна и желала быть произнесенной вслух.

— По карте шестьдесят семь.

— По карте? — удивленно переспросил таксист. — Это ничего не значит!

Мой второй шанс получить просветление тоже остался неиспользованным. Ибо будучи типичным сказочным героем, я всегда жду третьей попытки. В смысле третьего шанса. И вскоре он был явлен мне во всей своей ослепительной красе.

Довольно долго мы просто ехали через Судетские горы, то обгоняя, то догоняя дождевые тучи, поэтому погода вокруг менялась примерно раз в три минуты. В какой-то момент, на фоне красоты мира, которая захватила меня целиком, мне был явлен синий дорожный знак, сообщавший, что до Клодзко осталось сорок километров.

Потом мы еще долго ехали, через пять, что ли, дождей и пять лучезарных солнечных дней, успели выкурить по сигарете и обсудить, как называются вокзалы на языках разных народов мира. Наконец снова появился синий дорожный знак, сообщающий, что до Клодзко — правильно, сорок километров. Вдоль обочины дороги ехидно ухмылялись мои многочисленные персонажи, не раз попадавшие в сходную ситуацию по моей милости, теперь они были отомщены.

— Эй, — говорю я таксисту, — как же так? Десять минут назад до Клодзко было сорок километров, а теперь снова написано, что сорок, как же так?

— А, — отмахнулся он, — мало ли что написано. Это ничего не значит.

Однако просветление настигло меня позже, примерно четверть часа спустя, когда, проезжая мимо дорожного знака, предупреждающего, что впереди нас ждет встреча с радаром, водитель резко сбавил скорость и, подмигнув мне, сказал.

— А вот это значит, что радар действительно будет.

ВЕНЕЦИЯ

Демиург, сотворивший Венецию, был гений, шут и разгильдяй. Вероятно, специально приглашенный модный демиург-дизайнер со стороны, не потрудившийся заранее навести справки о реальности, фрагмент которой ему предложили соорудить. Так и слышу его разговор с Заказчиком:

— Ну что, стены мы тут сделаем высокие, а проходы узкие. Нет-нет, гораздо уже, ага, примерно вот так… Ну да, темно, правильно, так и было задумано. А зачем им солнце? Думаете, горожане без солнца затоскуют? Оригинальная постановка вопроса… Ладно, мы им тут фонарики везде повесим, стекляшек цветных накидаем повсюду, в маски рядиться разрешим, пусть не грустят. Хорошо? Хорошо! А теперь — оп-па! — пускаем воду.

Пауза.

— Погодите. Как это — не аквариум?

Спохватывается:

— А, ну да, конечно. Конечно, не аквариум. Конечно, для сухопутных млекопитающих…

Пауза.

— Как они будут передвигаться? Вы хотите сказать, они не ходят по воде? Что?! Почитают за великое чудо?!

Хватается за голову. Но быстро берет себя в руки.

— Значит, так. Воду оставляем. Без нее нет отражений, а без отражений все это вообще не имеет смысла. Я — художник и не допущу… Как будут передвигаться? Ну, например, на спинах ручных рыб и дельфинов…

Начинает хихикать, но все-таки берет себя в руки.

— Хорошо, хорошо, не надо рыб, пусть плавают на лодках. Да, совершенно верно. Из своего дома в соседний — да, на лодке. И на рынок тоже, и на службу, а что? Людей пожалеть?! А чего их жалеть, я же не говорю, что они должны сплавляться на плотах. И без парусов обойдемся… На лодках, с веслами, да, пусть гребут. Очень полезно для здоровья, и глазу приятно. А дальше пусть сами думают. Ну, если будут себя хорошо вести, можете рассказать им про двигатель внутреннего сгорания… Или все-таки на ручных дельфинах?