Убегая с рюкзаком за спиной из пыльного зашлакованного города, ты словно вылезаешь из окна в сад и оказываешься в неведомой стране, где над головой символом недоступной свободы кружат белые как снег соколы. Оконные рамы за твоей спиной хлопают изо всех сил, и осколки стекла пытаются вонзиться в спину, но тебе уже все равно – ты вне зоны действия сети. Абонент недоступен, господа, кусайте локти!
Непроглядная темнота в паре метров от костра пахла полынью и свежестью, бурными потоками горных рек, наполняющихся таявшими снегами и странными метаморфозами… Впрочем, метаморфозы-то как раз были и не вовне, а внутри Альки. Ей казалось, что она устроила генеральную уборку своего сознания и подсознания. Добралась наконец до ящичков, секретных шкатулок и укромных уголков и выпустила оттуда всех собранных ею когда-то чудищ на волю. Те вылетели, хлопая угольными кожистыми крыльями, и, на глазах уменьшаясь, скрылись в ночи. И вот тогда стало возможным для нее ощущать себя частицей этого единого мирового организма, ликующего и свободного от социально-городской матрицы мира.
Время перестало иметь значение. Собравшиеся около костра примолкли. Между ними протянулась незримая связующая нить. Энергия шла плотным потоком, опускаясь на людей и создавая из них новые, более совершенные структуры. На миг в Альке ворохнулось желание схватить мобильный и позвонить мужу и сыну, но она подавила этот внезапный порыв. Мозг всякий раз пытается притянуть понятные и простые действия, сопротивляясь непознанному. Так бывает всегда. Но именно здесь и сейчас время осознавать себя, свои мечты и цели. Если ты не знаешь, куда идти дальше, прислушайся к тому, чего ты хочешь на самом деле. Страх убивает свободу и творчество, вновь рождая только тех чудищ, которых ты только что выгнала из себя. Не позволяй им вернуться.
Алька впервые в жизни спала в палатке, прямо на земле. В первую ночь ей было жестко и неудобно, и она никак не могла принять более-менее приемлемую позу, но постепенно обвыклась и поняла, что, проспав всего четыре или пять часов, встает гораздо быстрее и чувствует себя более бодрой и отдохнувшей, чем обычно. Беспокойные вязкие сны мегаполиса, словно забивающие голову ватой, ушли в прошлое. Она медитативно бродила по поляне, спускалась к горной реке, умывалась ледяной водой, впервые чувствуя наслаждение от подобного мазохизма, – холодную воду она не любила в принципе. Ей нравилось наблюдать за шаманом, совершенным и прекрасным, как бог. Длинные волосы у мужчин обычно вызывали в ней брезгливость, но у шамана выглядели естественно и органично. Узкое породистое лицо, нос с горбинкой, и глаза… такие синие глаза, в которых таилась столь непостижимая бездна, что туда страшно было заглядывать. Сразу становилось ясно, что затянет быстро и навсегда. Поэтому Алька и отводила взгляд. Старалась не замечать. Поначалу ей это удавалось неплохо, особенно благодаря тому, что шаман надолго исчезал в горах, бродил там в одиночестве и возвращался в лагерь к вечеру, но потом, когда ему пришлось снимать Альке боль в спине, прикладывая раскаленные руки к обнаженному телу, ее начало жечь огнем. Внутри зарождалась необъяснимая вибрация, пробиравшая от кончиков пальцев ног до самой макушки, так что даже волосы начинали топорщиться вверх и никакая расческа не помогала.
Алька следила за ним взглядом, особенно тогда, когда он шел впереди, старалась не ныть, взбираясь из последних сил на гору, стискивала зубы и буквально ползла по отвесной скале вслед за ним. Отстраненно замечала красоту окружающих гор, долин, простиравшихся далеко внизу, цветов, раскрывших свои лепестки навстречу солнцу… Ей надо было дойти. Она старалась не думать о том, как будет спускаться вниз и хватит ли у нее на это сил, потому что иначе свалилась бы у очередного камня и молча плакала от бессилия и поверженной гордости. Когда они оказались на вершине, сразу упали как подкошенные на прошлогоднюю порыжелую сухую траву и смотрели на облака, проплывающие так близко, что казалось, они вот-вот застрянут в ветвях ближайшего дерева, словно потерянные ангелами пуховые перины. Он приложил руки к ее груди, трепыхавшемуся и растерянному сердцу, а у нее не было сил сопротивляться… И тогда из его ладоней потекла иная энергия, невозможная, головокружительная, мощная… Она сокрушала и восстанавливала одновременно, меняла сознание, увлекала, давала настройку сопричастности всему происходящему на земле… Алька и не подозревала, что с человеком может происходить подобная инициация…
Несмотря на свою красоту, шаман был неэротичен, скорее искусителей подобно врубелевскому демону. В нем хотелось раствориться навсегда, забыв про тех, что в прошлых жизнях мелькнули тенью и скрылись в Аидовом царстве. Альку всегда привлекали исключительно сильные люди, и то только потому, что до них можно дотянуться, дорасти и перешагнуть, в очередной раз испытать себя на прочность, своеобразный коэффициент жесткости… В глубине души она понимала, что да, сможет, сможет и тут, но пока так сладко и страшно, и хочется упасть в эту бездну, покориться, пусть на единый непереносимый миг забыть про свой чертов самоконтроль и отдаться полностью, как не делала этого никогда раньше…
Возвратившись в город, Алька первое время молчала и шарахалась от людей, ощущая внутри себя полную самодостаточность, буквально бьющую из глаз. Но большинство людей не понимают невербального общения – и им казалось, что Алька больна и ей плохо, в то время как ей, наоборот, было хорошо. «Ты свихнулась, – раздражался муж. – Что произошло?» Но она в ответ только пожимала плечами и улыбалась. От этого муж зверел еще больше: «Ненормальная! Сходи к врачу!» Алька лишь молча смотрела сквозь мужа туда, откуда только что вернулась. От этого семейные отношения портились все больше. Горный воздух разметал карточный домик мнимого благополучия вместе с моралью разумного эгоизма и искусственно-социального симбиоза. Назревала драма. От Алькиного спокойствия веяло чем-то потусторонним. Если бы она кричала подобно базарной торговке, била посуду, швырялась домашними тапочками или проделывала нечто подобное – все было бы проще, но тут… совершенно непонятно, как с ней себя вести. Да и она оказалась не готова к подобным событиям и на время отступала.
Алька по-прежнему молчала, потому что слова стали казаться безликими и скучными. Она не понимала, как можно разбрасывать их, словно подсолнечную шелуху. Она ощущала себя саморезом, вывинчивающимся из этой привычной и обыденной жизни вопреки логике, – и от этого становилось немного боязно. Еще не поздно повернуть назад, хотя говорят, что существует некая точка невозврата, перейдя которую назад вернуться уже нельзя. Такое понятие есть в ядерной физике. Оно означает тот момент реакции, когда уже невозможно ее вернуть на иную стадию и невозможно остановить. Так и в человеческой жизни… Иногда случается, что вернуться назад нереально, и приходится, стиснув зубы, идти вперед, даже если больно и страшно.
Алька встречалась с шаманом на семинарах. Иногда они оставались вдвоем, разговаривали. Она знала, что этот человек все видит, но оба молчали. Игра продолжалась… Он подвозил ее до дома и нежно целовал в щеку братским поцелуем. Она улыбалась уголками рта, слабо и недоуменно, то ли принимая, то ли отвергая неуместную ласку. Она стала все чувствовать более обостренно. Свежий весенний ветер, запах ландышей в перевязанных простой ниткой букетиках, облака, плывущие в грязных бензиновых лужах, след улетающего в дальние края самолета, за которым так стремится душа… Как будто зрение ее стало фасеточным, стрекозьим, отражающим множество мелочей, упускаемых раньше… Ей снова захотелось рисовать. Водить тонкой беличьей кистью по белизне акварельной бумаги, выписывая штрихи и детали, но… отвыкшая рука дрожит и срывается, оставляя кривые линии. Невозможно. Не нужно. Так же, как не нужны слова. Вся работа – внутри. Алька знала, что ей нельзя влюбляться. Ни в коем случае. У шамана жена и сын. У нее муж и сын. Но ей хочется отнюдь не секса, не простого физического проникновения… Ей нужно упасть и плыть по рекам его глаз, прижимая ладонь к его сердцу, щеке, губам, чтобы несло их в стремительной воронке мироздания, похожей на сумасшедший аттракцион, после которого кружится голова и подгибаются колени…