Отсмеялся, спрятал платок да как-то сразу серьезным стал. Хрустнули пальцы, в кулаки сжимаясь. Побелели костяшки.
– Я б того кнежа, Ярина Логиновна, и сам бы на шашлыки изжарил. Изжарил бы – и съел. И за дело. Ведь чего выходит-то?
Помолчал, присел в кресло, пальцы на брюхе сложил. Дернул щекой.
– В ангелы я, Ярина Логиновна, не записывался. Скучное это дело, ангелом быть. Поэтому не в обиде я ни на тебя, ни на батька твоего. Я одного хотел, вы – другого. Миром не смог – силой взял…
Вновь замолчал Дикий Пан. Задумался, лицом потемнел.
– А с кнежем Сагором – иное дело. Ведь для чего ему тот байстрюк, чумаков брат надобен был? Мир спасти! Целый мир, разумеешь? Привел я того хлопца, из рук в руки отдал. И что?
– Или наградой обошли пана? – не выдержала девушка.
Укорить, обидеть хотела. Да не обиделся Мацапура.
– И с наградой обошли. Сотником сделали да два десятка деревень приписали. И Серебряным Венцом поманили – вроде как обещали в полковники вывести. Да только Серебряный тот Венец – наследственный. Дадут мне – наследника обойдут. Значит, стану я шляхетству здешнему первый враг. А паны тут пышные, чуть что – за меч. И войска у каждого – не пересчитать. Это первое. А вот и второе. Тебе, Ярина Логиновна, визу выписали?
Визу? Вначале не поняла даже, а после вспомнила. Гриб-поганка! Колдунишка мерзкий, что иголкой в пальцы тычет!
– Знаю, выписали. А вот мне – забыли. И не то плохо, что без визы наречие здешнее не разумеешь. Не наш это мир. С визой в нем год прожить можно, а без визы – только три месяца. Смекаешь? Еще бы немного – и рассыпался бы я прахом… Тебе на радость.
Вот уж точно! Ярина скрипнула зубами. Прахом! Плотью гниющей! Чтобы с червями белыми!
– Ну, с визой-то у них не вышло. Подсказали добрые люди, так что пришлось кнежу и печать ставить, и чаклуна звать. И за что, скажи, такое? Или я ему ворог был? А вот и третье. Просил я кнежа, чтобы он тебя со мной отпустил. Обещал – так нет же, себе оставил. Ну, оставил, так оставил. Может, по душе ты ему пришлась…
И вновь заскрипела зубами Ярина. Ох, не вовремя тот мальчишка в горницу вбежал! Ох, не вовремя!
– А теперь – присылает. Разумеешь? Когда понял, что ты одна можешь сотню сердюкскую по косточкам разнести. Подарочек мне, видишь ли! Или та ведьма Сале не поведала ему, как ты меня любишь?
А ведь и вправду! Вот почему ее с колокольни не скинули! Послал ее кнеж Сагорский Мацапуре вроде как бочку пороховую. С фитилем.
– Хитро придумал! Или я тебя с колокольни скину – или ты меня на шматки разорвешь. Все выгода! А коли не то и не другое, то слух пойдет, что пригрел я в замке Глиняного Шакала. А такому, по обычаям здешним, можно и анафему пропеть. Ловко!
Даже причмокнул Дикий Пан. Не иначе – оценил кнежью задумку.
– Ну, с Шакалом тем я сразу разобрался. Перехватил вас у околицы. Тебя – в замок, а дурней тех – за прутья. Ох, и славно вопили!
Странное дело! Вроде бы и не за что было Ярине жалеть стражников, что ее, словно зверя дикого, в клетке везли, а все-таки пожалела. Всего на миг какой-то, но жалко стало. И пана героя, и его подельщиков. Польстились дурные хлопцы на полсотни золотых!
Как это сердюк тот про войну говорил? Может, и вправду кому-нибудь она – мать родная. Да только не им. Не тот устав читали!
– Так что, Ярина Логиновна, не за что любить мне кнежа здешнего. Да только не в нем дело. Ворог наш того кнежа посильнее. Погибель нам грозит – и тебе, и мне. И не от кнежа Сагора вовсе. Не понимаешь?
Не понимала Ярина. Но странное дело – поверила. Не шутит Дикий Пан и над ней не глумится. Вроде бы и в самом деле договориться хочет.
– Зачем ты мне нужна, потом скажу. А погибель вправду близка. И думать нам о том вдвоем придется. Крепко думать, Ярина Логиновна! Ну да ладно, отдыхай пока, после поговорим…
Встал, кивнул, взялся ручищей за полог.
Словно очнулась Ярина. Словно цепи с рук упали да кляп из горла вынули.
– Не на чем нам мириться, нелюдь!
Крикнула, вперед подалась. Встать хотела, да ноги не пустили.
– Не на чем! Не на чем, слышишь? Живой буду – убью тебя, анчихриста! А помру – мертвой вернусь. Слышишь? Вернусь – и с собой уведу!
Покачал головой пан Мацапура. Вздохнул. Словно была Ярина ребятенком неразумным.
– Убивать тебе меня, панна сотникова, и не надо. Визу не продлишь, так жить нам с тобой осталось много – год. Да и года у нас нет. Вот и весь сказ.
Сказал, снова головой мотнул, полог задернул. Ушел. Только половицы скрипнули.
И вновь подушка камнем показалась…
* * *
Она искала его в небе, но пусто было под звездами. И в земле дальней, где лед зеленый мерцает, тоже искала – и там не нашла.
Кричать – не услышат, дальше лететь – воздух не пускает. Бьют впустую крылья, каждый взмах болью отдается…
– Денница!
Позвала – и замерла. Тихо, только звезды холодные перемигиваются. Но вот издалека, из черной дали, еле слышным эхом донеслось:
– Я – Денница!..
Рванулась в небо Черная Птица, ударила крыльями.
– Я – Денница. Я – Несущий Свет. Уходи, уходи, Ирина! Сейчас… Сейчас не время. Сейчас – война.
– Нет! – Она закричала, глотнула ледяной воздух, обернулась, надеясь его увидеть…
Тщетно! Только тьма, только звездный огонь.
– Денница! Денница! Я хочу быть с тобой! Я хочу быть с тобой!..
– Хорошо. Протяни руку.
Черная Птица взмахнула крылом… рукой, в глаза ударило синее пламя, закружило, бросило в сверкающий, кипящий водоворот…
– Не бойся! Я здесь!
Ярина кивнула – ей не было страшно. Его рука была тепла и тверда.
– Когда откроешь глаза – не удивляйся. Ты увидишь не все. Даже я вижу не все.
Она удивилась, хотела переспросить, но поняла – не время. Не все? Ну и пусть! Лучше что-то, чем пустое ледяное небо.
Ярина открыла глаза. Открыла, зажмурилась…
Голубым огнем горела сталь. Слепящей лазурью. И был таким же лазурным стяг – огромный, тяжелый.
– Кого ты привел, сын греха? Или забыл Азу и Азеля? Забыл своего отца?
Синим светом сверкали глаза того, кто стоял напротив. И не было у него возраста, как нет возраста у небес.
– Я ничего не забыл, Архистратиг! Она – дочь Хавы. Сейчас решается и ее судьба тоже.
Ярина оглянулась. В темно-лиловом плаще стоял Денница – без лат и без шлема. Лишь серебряный обруч сверкал в волосах.
– Пусть остается, – Архистратиг презрительно скривился. – Она все равно ничего не увидит. Не увидит – и не поймет.