Спрашивай, пан Загаржецкий, спрашивай! А они уже вторую чортопхайку развернули. И тоже с гарматой. Или не с гарматой? Дуло узкое, короткое, стрелка щиток прикрывает…
– Мы-то кто? Мы есть революционный боевой отряд имени товарища Кропоткина! А ну с дороги, а то из кулемета пригостим!
Отозвались!
Разбойники? Так не ездят разбойники со штандартом! Или все-таки ездят?
Оглянулся пан Логин, силы соизмеряя. Ущелье узкое, больше двух чортопхаек и не проедет. Густо залегли хлопцы – в два ряда. Первый выпалит, второй уже рушницы заряжает. Эх, укатила гармата вместе с братами Енохами! И гаковница с ними. Ну, ничего!
– Гром! Гром! Дмитро, бес тебя, москаля, задери! Бонба еще есть?
– То обижаете, пан сотник! Я и фитиль поджег.
Ото добре!
Те, на чортопхайках, тоже услыхали. Переглядываться стали, шушукаться.
– Эй, товарищи, а вы кто? Какого отряду?
Хотел пан Загаржецкий пояснить, кому гусь не товарищ, да не стал. Не время задираться.
– Мы – черкасы гетьманские, Валковской сотни. А я – над ними старшой, Загаржецкий-сотник!
Сказал – и усмехнулся в седые усы. Ну чего, герои, схлестнетесь с реестровцами? Или кишка тонка?
На этот раз шушукаться не стали.
– Гетьманцы? Ах, сучьи дети, контрреволюцьонеры, наймиты германские! А ну, кидай, зброю, не то всех к Духонину отправим, как врагов пролетарьята мирового!
Только моргнул пан Логин. Сколько прожил, сколько лаяться пришлось, а о словах подобных и не слыхивал. Сами они эти… курвицыонеры!
А сзади – шепот есаулов.
– Хлопцы! Лучше цель! Каждый своего выбирай!
Вновь хмыкнул пан Загаржецкий. Молодец, Ондрий! Пока те дурни на чортопхайках лаяться будут да Духонина своего поминать, его черкасы как раз все рушницы зарядить успеют.
– Вы бы гетьмана нашего, пана Олександра Розума, не чернили б зазря. Ненароком языки отпадут!
Просто так сказал – чтобы время потянуть. Перед тем, как «Пали!» хлопцам скомандовать.
– Кого? Розума? А не Скоропадского, матери его чорт и батьке кондратий?
– Да вы чего? – озлился сотник. – Или с глузду последнего съехали? Да Скоропадский Иван восемьдесят годков как помер!
– Какой еще Иван? Павло он, вражий сын. И не помер, а в Немеччину к кайзеру драпанул! И недели не прошло!
Тьфу ты!
– Командир вольного отряда Кныш!
Только вздохнул пан сотник. Экий командир! От горшка – два вершка, молоко на губах не просохло… А бойкий-то, бойкий какой!
– Извиняйте, товарищ Загаржецкий, обознались – за гетьманцев приняли. А товарищу Розуму посоветуйте гетьманом не величаться, потому как слово это негодное…
Не стал спорить пан Логин. Пусть болтает, Шиш-Кныш! Сюрточок заморский мышиного колеру напялил, ремнями затянулся, а на голове-то – блин зеленый! Блин – да еще с козырьком!
Ну, болтай, болтай, послушаем!
– Из Гуляй-Поля мы. По приказу Гуляйпольского ревкома наш отряд направлен в Катеринослав. Так что едем мы по революцьонной надобности, а посему и пропустить нас должно.
Не то было сотнику интересно, в какой-такой Катеринослав разбойники эти собрались. А вот откуда они? Гуляй-Поле – лихое имечко, самое гайдамацкое! Зато свое.
А коли вход есть, то значит, и выход! Как говорит Юдка-поганец – Окно!
– Не велено пропускать, – буркнул, для верности нахмурившись. – Велел гетьман… товарищ Розум дорогу стеречь. Потому как шлях этот – секретный. Понимать надо!
Не удивился командир Кныш. Блином своим зеленым кивнул, нос длинный почесал.
– Так мы понимаем, товарищ Загаржецкий. Мы тихо прошли. Не было никого у Ворот. Можете проверить.
Екнуло сердце. Если «проверить» – значит, рядом. Есть бог на свете!
– И проверю! Вот сейчас и поедем.
Пока Кныш-командир своим разбойникам приказы отдавал, успел сотник есаулу Шмалько подмигнуть. Да не просто – со значением. Держись, Ондрий, сейчас дело будет! Только бы не сорвался с крючка дурень мышиный! Неужто выберутся?
Пока ехали, почти и не слушал сотник, что ему командир Кныш рассказывает. Свое сердце слушал – рвется, из груди просится. Не сгубил я вас, хлопцы, не отправил на погибель! Не схарчит нас, черкасов вольных, и сам чорт – подавится рогатый! Нема черкасскому роду переводу!
А потом слушать стал – вполуха. Да не дослушал – бросил. Ясное дело, чаклун какой-то путь подсказал. Имя только странное – Краевед. Чех, не иначе! А зовется тот шлях Сирым или же Левенцовским. Будто бы ходили им в давние годы левенцы-заризяки…
Ага, вот и мапа! Хоть на обрывке нарисована, а все ясно. Ворота, еще одни. А вот и Катеринослав-город! А это что за река? Никак Днепр-Славутич?
Дальней тревогой отозвалось сердце. Нет такого города в Войске Запорожском! Тем паче, на Днепре…
– Вот сюда, товарищ Загаржецкий. Прямо на скалу. Здорово замаскировали!
Даже не ответил сотник. Только ударил коня каблуком – и крест сотворил…
…И расступилась скала.
Только когда с седла слез да снег мокрый пощупал – поверил. А вот и солнышко! Здравствуй, родное!
Близкий лес, санный след на дороге, а за спиною – ворота. Кирпичные, старые. За воротами – тоже кирпич. Стояло что-то тут в давние годы. Рухнуло – одни руины остались.
Вздохнул сотник, воздух сырой губами попробовал.
Эх, славно!
И хуже смерти было обратно в Ворота поворачивать!
* * *
Пока назад ехал, мысли собирал, словно черкасов после боя. Перво-наперво Юдку-кровопивца порубать! Нет, не то! Перво-наперво хлопцам слово сказать…
– А какая твоя политическая платформа будет, товарищ Загаржецкий?
Очнулся сотник. Еще этих сдыхаться следует. Пусть катят в свой Катеринослав!
– Я потому спрашиваю, товарищ Загаржецкий, что сейчас все, кто за народ да за пролетарьят мировой, вместе быть должны!
Только и вздохнул пан Логин. Вот привязался, отаман мышиный! И где только слов таких нахватался?
– За кого мы, то наше дело, – нахмурился он. – Так что как встретились, так и разъедемся, пан зацный!
Сказал – и взгляд вперед бросил. И от того, что увидел, душа похолодела.
…Вместо линии ровной, рушницами ощетинившейся, – ярмарок сорочинский. Никак, бьются? Да нет, не бьются – обнимаются!
Обнимаются?
Рот раскрыл – да слов не нашлось. Хлопцы! Да чего ж вы это творите? Да что ж это деется, в христа-богородицу да параскеву пятницу через почаевский крест?!