– Я! – гордо выступил вперед Забреха. – Обучили кропоткинцы! Только второй нумер потребен, пан сотник: ленту держать. Чтоб не перекосило заразу…
– Подержишь, пан Ондрий?
Приказывать старому другу не стал. Спросил, будто в камышах на рыбалке: подержишь, мол, удилище? пока я горелки в кружки разолью?
– Да куды ж я денусь, ежели для дела… – отвел глаза Шмалько.
Оно и ясно: хотел есаул на стене остаться, где вскоре самое пекло начнется. Эх, пан Ондрий, не тужи, завей горе веревочкой: дойдет очередь и до рубки пекельной!
Не минует она тебя, и остальных не минует!
– Для дела, есаул. Одно у нас дело, на всех. Берите с Забрехой кулемет – и в башню. Вон в крайнее окошко выставляйте. Гей, ведьма… то бишь пышна пани Сало! Ты местные порядки знаешь: как мыслишь, не обойдут нас с тыла?
– Быть не может, господин сотник. По благородному уставу испокон веков положено атаковать крепость со стороны ворот, возвестив троекратно начало штурма.
– Ну то добрый устав, коли не наш. И без того полдень на дворе, самое пекло, а ведь могли бы и на зорьке ломануться, лыцари… Петро! С гаковницей – марш на галерею, леворуч от ворот. Без приказу не палить. Понял?
– Угу.
– Мыкола! Собери все рушницы, порох, пули до них – и со мной. Праворуч станем, до тех бойниц. А ты, Гром, над воротами засядь. Как набегут близко, в ров полезут – бонбы кидай. Да намотай себе на ус: зря не трать…
– Обижаете, пан сотник! Что ж я, пальцем деланный?! – и впрямь обиделся лихой москаль: аж в грудях у него пискнуло. – Пусть только набегут, едрена Матрена! Сами увидите, как потроха ихние в небесах зачирикают!
Вот в этом-то сотник валковский как раз и не сомневался! Было б еще огневых припасов в достатке… Не приходилось Логину Загаржецкому фортецию чужую с десятком человек от цельной армии оборонять! Да и подкрепление к врагу в любой миг подойти может. А им, вареникам в чужой сметане, помощи ждать неоткуда…
– А в какое место пан сотник мне стать повелит? Или то место, не при пышных паннах будь сказано, шибко смачно пуляет?!
Юдка Душегубец ухмылялся в рыжую бородищу, и Логин еле сдержался, чтоб не покрыть вредного жида тройным загибом.
– А ты со своей христопродавской пистолей к Петру до пары становись. Прикрывать его будешь. Да смотри мне…
– Вэй, смотрю, пан сотник! – Юдка в восторге хлопнул себя по ляжкам. – Аж боюсь: повылазит! Таки в одну халепу вляпались, значит, все у нас теперь пополам: и мой шаббат, и ваше воскресенье!
Ответить не удалось: на два голоса помешали.
– А я, пан сотник?
– А я, батьку?
Еще эти горе-вояки: дочка колченогая да их мосць, пан писарь! Вдвоем как раз за половинку черкаса сойдут.
Ту, что от земли до пупа.
– А вам я гармату доверю. Значит, так: ставим посреди двора, наводим на ворота. Ежели вышибут – тогда и палите, в упор. Все равно пороху на один выстрел! Заряжена гармата-то?
– Заряжена, пан сотник! Картечью. По сему поводу имею я одно соображение…
– Картечью – то добре. А ну-ка, подсобите!
Втроем стащили гармату с телеги. Завалили телегу набок. Хведир все пытался высказать свои «соображения», но язык прикусывал: когда кряхтишь от натуги, не очень-то поболтаешь!
– Вот так! А теперь гармату – на колесо. Придержи-ка, пан писарь. А ты, Яринка, веревку давай, что покрепче. Вяжи гармату поверх… теперь на ворота наводи… от славно! Фитиль, кресало есть? Добре. И молитесь, от души молитесь, чтоб до вас черед не дошел!
– Я тут… пани Сало велела…
Ну конечно, чумак-иуда! Моргает псом побитым, котелок с кулешом тянет. А пахнет-то: аж в брюхе зашкворчало!
– Найди мисок там или еще чего, ложки – и хлопцам разнеси. Пусть впрок поедят. Да, есаула с Забрехой на башне не забудь! Потом – ко мне. Как бой начнется – станешь сзади, будешь нам с Мыколой зброю заряжать.
– Спаси вас боженька, пан сотник! – просиял чумак; видать, решил, простили его. Это он зря. Да только когда каждый человек на счету, и самому распоследнему иуде дело найдется. – Да я…
– Выполняй! Бе-го-о-ом!
Чумак рванул как ужаленный. Котел здесь покинул и умчался. Раньше б от греха так бегал, дурачина… эх, да что там!
Всем бы нам раньше…
* * *
Выглянул в бойницу. Во вражеском таборе наблюдалось движение, но время еще явно оставалось. Не возвестили троекратно, шляхетное панство! Спасибо чумаку – хоть и ведьмин сын, и чортов братец, а кулеш отменный сготовил! И сальца не пожалел. «Не в последний ли раз брюхо тешить доводится?» – брызнула в очи дурная мысль, но Логин решительно погнал вещунью прочь. Перед боем не о смерти, о победе думают.
Стал думать о победе.
О-хо-хо, думы мои, думы, лихо мне с вами…
Хлебнул горелки из походной филижанки. Крякнул, обтер усы и ладонью загнал пробку на место. Ну, теперь и воевать можно!
Привалился к теплым шершавым камням стены, смежил веки. Солнце припекало – совсем как летом возле хаты, под старой, еще дедом посаженной, вишней… Хата! вишня! Где та хата, где та вишня?! где то солнце?! Случится ли на родной порог ступить? Сотник решительно открыл глаза, трижды сплюнул через левое плечо, прищурился на небо…
Что за наваждение бесовское?!
Вся высь радужными сполохами переливается. Солнце желтой кляксой на треть небосвода размазалось – и словно бы звон в ушах стоит: тонкий, хрустальный. Раньше не до небес было, а сейчас само в глаза сунулось! Вверху-то, вверху, в самом зените – ишь, дырища! Это в горних высях-то?! И вся радуга в дырищу ту ползет-течет, не кончается. Неужто и впрямь Страшный суд объявили, а они в суете не услышали?! Помилуй, Господи, нас грешных! Сотнику-то валковскому, Логину Загаржецкому, по реестру божескому нет прощения, потому как продал сотник душу свою христианскую, но остальных-то за что?!
Хоть их помилуй, Господи…
Со стороны табора быками взревели трубы – и сотник, разом позабыв о заоблачном непотребстве, прильнул к бойнице.
Началось!
От насыпанного вала, от шатров стройными рядами бежали воины в латах, с пиками наперевес. Любо-дорого посмотреть: доспехи сверкают пышно, флажки по ветру развеваются… ага, вот и лучники с самострельщиками позиции занимают.
– Забреха, стрелков видишь?! – заорал сотник, обернувшись к башне.
– Ага! – донеслось сверху.
– Пали!
Ударило из дула кулемета пламя. Заплясало огненной бабочкой, задергалось; грохот наполнил гулкий замковый двор. А впереди, где бежали в атаку бравые латники, где стрелки по гребню вала натягивали свои луки и взводили тугие самострелы, – там разом запылила-задымилась земля, поперхнувшись, смолкли трубы, раздались первые вопли раненых.