Мадемуазель Леони, пораженная отвагой юной кузины, слушала, не веря своим ушам. Она и предположить не могла, как преуспела маленькая Шарлотта в смертельно опасных словесных дуэлях. Та, которую за глаза называли «мадам нынешняя», все прекрасно поняла. Губы ее сложились в благосклонную улыбку, но черные глаза метали молнии.
— Такая верность памяти покойной королевы делает вам честь, графиня. К тому же добрые дела — лучшая возможность быть угодной господу и закрыть рты людям, которые так охотно судачат на ваш счет. Желаю вам доброго дня, мадам.
Не дав времени Шарлотте сказать хоть слово, мадам де Ментенон скрылась в карете, которая тут же тронулась и выехала с больничного двора, сопровождаемая охраной, положенной только царственным особам. Побледнев от гнева, Шарлотта смотрела ей вслед.
— Пойдемте, кузина, — позвала ее мадемуазель Леони. — Вы, возможно, не заметили, но мать настоятельница ждет нас.
Мать настоятельница, маленькая, кругленькая, улыбчивая, доброжелательная, поспешила им навстречу, раскрыв объятия.
— Как я рада снова увидеться с вами! Если я правильно поняла, вы уже не мадемуазель де Фонтенак?
— Нет, матушка. Я вышла замуж за господина де Сен-Форжа, дворянина из свиты брата короля.
— Однако замужество не заставило вас забыть наш старый дом, который с радостью и благодарностью помнит милую фрейлину, сопровождавшую нашу добрую королеву. Входите же, и поскорее!
Два часа спустя, на обратной дороге, опустошив корзины и поработав засучив рукава и с улыбкой на лице, Шарлотта, выйдя за порог больницы, обнаружила, что гнев ее не остыл.
— Позор, — проговорила она сквозь зубы. — Воистину позор королевству и памяти королевы!
— Что вы хотите этим сказать?
— Позор, что он на ней женился.
— О ком вы?
— Не говорите мне, кузина, что вы совершенно глухи к любым слухам. Я хочу сказать, что король женился на Ментенонше, и это ужасно.
— Почему вы так решили?
— Эскорт. Гвардейцы, которые сопровождают бывшую гувернантку детишек мадам де Монтеспан. Мадам де Монтеспан никогда не имела права на такое сопровождение... Если только, само собой разумеется, не ехала вместе с королем. Почему она молчит? Она, должно быть, сходит с ума от ярости! А герцогиня Орлеанская? Она так гордится своими предками и так презирает эту проныру! Как она, должно быть, страдает... Может быть, мне съездить к ней?
Мадемуазель Леони взяла Шарлотту под руку.
— Не считайте мое мнение проявлением эгоизма, но мне кажется, что вам не стоит торопиться. Вполне может статься, что никто еще не знает о случившемся, и благородная принцесса, у которой, как говорят, весьма воинственный темперамент...
— Да, это так.
— Вовсе не будет в восторге, когда вы ей сообщите такую новость. К тому же зимой она живет в Париже, в Пале-Рояле, а значит, вдалеке от своего недруга. И сейчас, должно быть, весьма озабочена приготовлениями к свадьбе, которая совсем не за горами, — ведь ее падчерица собирается замуж.
Шарлотта слегка улыбнулась.
— К свадьбе в первую очередь готовится герцог Орлеанский, приближение этого знаменательного события его очень волнует. Я так и вижу, как суетливо он бегает по покоям, как долгими часами перебирает ткани для будущих нарядов, подбирая к ним украшения и драгоценности, как шевалье де Лоррен развлекает его своим язвительным злословием. А в это время герцогиня Елизавета, закрывшись у себя в кабинете, увешанном портретами немецкой родни, пишет, пишет, пишет...
— Вы нарисовали весьма умиротворяющую картину. Зима — время отдыха, жизнь замирает, ее течение как будто замедляется. Так и хочется посидеть в уголке возле камелька. Так стоит ли вам беспокоиться? Позвольте себе отдохнуть. Снег скоро растает, дороги высохнут, и вы отправитесь в путь...
Шарлотта с улыбкой погладила руку Леони.
— Вы правы. Посидеть дома — это самое лучшее, что можно сейчас придумать. А у нас дома такой мир и покой.
Шарлотта не кривила душой, ею владела искренняя нежность к дому, где она провела детство, и где ее отец так заботился о том, чтобы она чувствовала себя счастливой. Она радовалась бы мирному течению жизни еще больше, если бы знала, что спустя неделю она сможет осуществить задуманное...
* * *
Потеплело, но вместо снега пошли дожди. Затяжные, упорные, всепроникающие, заставляющие дымить камины, с помощью которых боролись с сыростью, бросая в них, охапка за охапкой, сухие сучья. Для марта эта погода была вполне естественной, но Шарлотта терпеть не могла дожди. Большую часть дня она проводила в библиотеке — своей любимой комнате, — приводя в порядок бумаги своего отца. В них, без сомнения, рылись, но не потрудились сложить разбросанные повсюду документы и книги. Мадемуазель Леони помогала ей, но только тогда, когда Шарлотта просила ее об этом. Впрочем, Шарлотта просила о помощи часто. Бумаги, находившиеся в жутком хаосе, перекапывали не один раз, это было очевидно. Но что в них искали?
Среди счетов, заметок, соскользнувших с задумчивого пера, отрывочных размышлений Шарлотта обнаружила разрозненные листки книги, которую явно собирался написать ее отец, рассказав о своих путешествиях по Индии. В восторге от своей находки она принялась складывать эти листочки, надеясь найти в них разгадку тайны камней, привезенных из глубины именно этой страны, камней, о которых первым заговорил старый Жозеф, а потом и мэтр Моблан. Она задавалась вопросом: неужели покойная баронесса тоже слышала о камнях, и их поиск стал причиной этого немыслимого беспорядка?
В это утро Шарлотта и мадемуазель Леони, как обычно, разбирали бумаги, когда у ворот зазвонил колокольчик, потом они заскрипели, и во двор въехала карета. Обе женщины подошли к окну.
— Спаси и сохрани! — сдержанно проговорила Шарлотта.
— Интересно, кто это к нам пожаловал? — поинтересовалась мадемуазель Леони.
Из запряженной великолепными лошадьми кареты, очень изящной и красивой, на дверцах которой красовались мерлетты [18] шевалье де Лоррена, вышли два человека, один из которых почти нес другого. Этот другой был закутан в меха и шерстяные шарфы до самой шляпы, и рассмотреть его лицо не представлялось никакой возможности. Зато того, на кого он опирался, можно было узнать с первого взгляда, и, прежде чем Мерлэн объявил имена пожаловавших гостей, Шарлотта уже знала, что шевалье де Лоррен привез ей супруга, похоже, в очень плохом состоянии. И вышла вместе с мадемуазель Леони в гостиную, чтобы принять гостей.
Шевалье передал своего спутника Мерлэну, чтобы освободить руки для положенных поклонов.
— Дорогая графиня! — воскликнул он. — Вы представить себе не можете, как я счастлив, что застал вас дома.