Зная его вспыльчивый нрав, этого объяснения, казалось, вполне достаточно. В конце концов, ему пришлось чем-то поступиться для спасения Роберта, которому следовало десять раз подумать, прежде чем улизнуть без спроса.
Она, конечно, понимала, что общение с мерзавцами, похитившими Роберта, было не из приятных. Ее терзала мысль о том, что Джаред ради ее племянника вынужден был расстаться с часами, которые представляли для него огромную ценность. Этот вечер, к изумлению Олимпии, вывел из равновесия даже такую сильную натуру, какой представлялся ей Джаред. Но тем не менее даже происшествие с Робертом не дает Джареду права для такого странного поведения.
Олимпия нервно мерила шагами крошечную спальню.
Чувство неловкости все сильнее охватывало ее.
Только бы Джаред, размышляя в кабинете, не начал сожалеть о своем поступке.
Что, если события сегодняшнего вечера вызвали у него серьезные сомнения по поводу женитьбы на ней? — неожиданно осенило Олимпию.
Что, если он пришел к выводу, что она и ее племянники будут для него обузой?
Что, если Джаред сидит в кабинете и пьет бренди., чтобы забыть о том, что его ожидает наверху?
Олимпия остановилась перед зеркалом на туалетном столике и состроила сердитую гримаску своему отражению. В конце концов, не только она виновата в том, что Джаред вынужден был жениться на ней. Это он спровоцировал все несчастья, когда вторгся в дом и представился учителем ее племянников.
Он с самого начала лгал ей. И хотя причина, по которой он обманул, была приятна Олимпии, возмутительный факт его лжи позволял ей утешаться мыслью, что он сам виноват в этой женитьбе, а потому она снимала с себя долю ответственности.
Более того, он ведь все еще был ее служащим, поскольку пока не заговаривал об увольнении. Олимпия вздернула подбородок, Джаред не имеет права так грубо обращаться со своей ни в чем не повинной работодательницей в ее первую брачную ночь.
Воодушевленная праведным гневом, Олимпия поправила чепец на голове, запахнула пеньюар и направилась к двери. Отворив ее, она шагнула в безмолвный коридор.
С лестницы она увидела полоску света под дверью кабинета. И, распрямив плечи, смело спустилась вниз.
Олимпия хотела постучать, но передумала и решительно взялась за ручку двери. С высоко поднятой головой она вошла в кабинет, и закрыла за собой дверь.
Увидев Джареда, она остановилась, словно споткнувшись о невидимую преграду. То, что предстало ее взору, привело в еще большее смятение, чем она могла предполагать. Джаред растянулся в кресле с грацией насытившегося хищника. Ноги в ботинках были вызывающе закинуты на стол.
Накидка валялась в стороне. Рубашка Джареда была расстегнута, и единственная горевшая свеча освещала его волосатую голую грудь. В руке он держал полупустой бокал бренди.
Черная бархатная повязка, пересекающая лицо, лишь подчеркивала зловещий огонек, сверкавший в здоровом глазу.
— Добрый вечер, Олимпия. Я полагал, что ты уже крепко спишь.
Олимпия напряглась, услышав явную неприязнь в его голосе.
— Я пришла поговорить с вами, мистер Чиллхерст.
Джаред изумленно поднял бровь.
— Мистер Чиллхерст?
— Ваша светлость, — нетерпеливо поправилась Олимпия. — Я бы хотела обсудить с вами одно обстоятельство.
— В самом деле? Не советую, мадам. Не сегодня. — Он отсалютовал ей бокалом с бренди. — Я сегодня пребываю не в лучшем настроении.
— Я понимаю. — Олимпия, вся трепеща, слабо улыбнулась. — На вашу долю выпало чрезвычайное испытание. Человек с такой тонкой душевной организацией должен быть в крайне подавленном состоянии после случившегося несчастья. Безусловно, вам необходимо время, чтобы прийти в себя.
— Безусловно. — Джаред усмехнулся. Он отпил из бокала, и в его взгляде блеснуло горькое изумление. — Мы, отмеченные тонкой душевной организацией и страстностью, проявляем повышенную эмоциональность, когда похищают детей или случается что-либо подобное.
— Не стоит насмехаться ни надо мной, ни над собой, Чиллхерст, — спокойно произнесла Олимпия. — Мы такие, какие мы есть, и надо использовать это наилучшим образом. — Она глубоко вздохнула и, собрав все свое мужество, произнесла; — Эти же слова, милорд, можно отнести к нашей женитьбе.
Джаред внимал ей с нескрываемым раздражением.
— В самом деле? Да что вы говорите?
Олимпия сделала шаг вперед и нервно запахнула пеньюар, придерживая его у самого горла тонкими побелевшими пальцами, т.
— Дело в том, сэр, что мы теперь связаны друг с другом» если вы меня правильно понимаете.
— Связаны друг с другом? Прелестное замечание.
— Я думаю, вы уже сожалеете о том, что поступили опрометчиво, женившись на мне, и я искренне сочувствую вам.
Если помните, я пыталась отговорить вас.
— Слишком хорошо помню, мадам.
— Да, к сожалению, уже ничего нельзя изменить. А значит, надо пытаться сделать все, что в наших силах.
Джаред поставил бокал и положил руки на подлокотники. Сцепив пальцы, он с загадочным выражением на лице слушал ее.
— А вы сожалеете о том, что вышли за меня замуж, Олимпия?
Она заколебалась.
— Я сожалею о том, что вы чувствовали себя вынужденным жениться на мне, ваша светлость. Этого я не хотела.
— Меня ничто не вынуждало жениться на вас.
— Нет, вынуждало.
— Вы будете препираться со мной из-за каждого слова? — Губы Джареда вытянулись в узкую полоску. — Я женился на вас потому, что хотел этого.
— Ax! — Его заявление застигло Олимпию врасплох. Но ее настроение сразу заметно улучшилось. — Вы успокоили меня, милорд, ибо этот вопрос волновал меня.
Какой женщине приятно думать, что на ней женились лишь потому, что не было другого достойного выхода?
— Если вы помните, я разорвал одну помолвку. Смею уверить вас, что при желании и в нашей ситуации я бы нашел какой-нибудь выход.
— Понятно.
— Как и вы, я отнюдь не заинтересован ни в скандале, ни в сплетнях по поводу нашей женитьбы. Олимпия сделала еще один шаг к столу.
— Я рада слышать это, ваша светлость.
Он кивнул, на лице было написано насмешливое любопытство.
— А вам не приходило в голову называть меня Джаредом? Мы здесь одни. И, как вы только что заметили, мы муж и жена.
Олимпия вспыхнула.
— Да, конечно, Джаред.
— Почему вы вышли за меня, Олимпия?
— Простите?
Он смотрел на ее лицо, освещенное пламенем свечи.
— Я спрашиваю, почему вы вышли за меня замуж? Не потому ли, что подметили, как я полезен этому дому?