Элинор закрыта глаза и подавила стон. У нее возникло порочное желание вмешаться в происходящее, подтолкнуть его к большему. Прервав поцелуй, Себастьян прижался лбом к ее лбу, затем слегка лизнул мочку ее уха, и она вздрогнула от удовольствия.
— О, с вами я чувствую себя такой… ожившей, — прошептала Элинор, снова найдя его губы.
Себастьян целовал ее с неутомимой страстью и желанием. Она непроизвольно двигала бедрами, даже сквозь барьер их одежды чувствуя его возбуждение.
— Поцелуи никогда не доставляли мне большого удовольствия, — пробормотал он. — До сих пор.
Его губы проложили теплую влажную дорожку от ее горла до плеч. Язык ласкал обнаженное тело, а пальцы старались проникнуть в лиф. Грудь у нее так вздымалась и опускалась, что Элинор подумала, как бы она не выскочила наружу. Хотя платье оставалось нетронутым, его рука сумела обхватить ее грудь, большой палец коснулся дрожащего соска. Затем он нежно покатал его двумя пальцами. Элинор застонала.
— Это приятно, дорогая? Вы хотите большего?
— Да, — прошептала она, не веря, что в ней жила такая распутная несдержанность.
Он спустил с нее лиф, и прохладный воздух обласкал ей грудь. Это было неприлично. Безрассудно. Чудесно.
Себастьян целовал ее соски, и она прижималась к нему, ища облегчения, того, что мог дать ей только он, чего она так страстно хотела, к чему стремилась.
— Вы такая чувственная, — почти с благоговением прошептал он. — Такая восхитительная.
— Себастьян, пожалуйста!
Он провел языком по затвердевшему соску, и она вскрикнула от удовольствия, выгнувшись ему навстречу. Эти сводящие с ума ощущения настолько поглотили ее, что Элинор лишь смутно осознавала происходящее.
Его рука уже была под юбкой и скользила по внутренней стороне бедра к мягким завиткам, где пальцы комфортно устроились, начав легкое трение. Прерывисто дыша, она подняла бедра к его руке, чтобы ослабить мучительное напряжение.
— Себастьян, я хочу, больше не вынесу.
— Знаю. Дайте себе волю, Элинор.
Пока он ласкал ртом ее грудь, пальцы гладили самое чувствительное место, которое становилось все более влажным и скользким. С точностью определив ее готовность, он ввел два пальца внутрь. Она чуть не задохнулась. Не было слов, чтобы описать это ощущение. Ее тело судорожно двигалось в такт с его пальцами. Себастьян жадно целовал ее, и она полностью отдалась бездумному наслаждению, желая, чтоб оно длилось вечно.
Но страсть требовала удовлетворения. Несколько более искусных движений его пальцев заставили Элинор содрогнуться, и она услышала пронзительный крик. Свой? Его?
Ноги не держали Элинор, и она доверилась заботливым рукам Себастьяна. Тяжело дыша, он уложил ее на ближайшую парчовую кушетку и лег рядом, чтобы не придавить. Он чувствовал последние судороги ее экстаза и с немалой гордостью сознавал, что доставил ей такое удовольствие, что она полностью удовлетворена.
Сегодня он не собирался заходить в соблазнении Элинор так далеко. Он просто хотел возбудить ее любопытство и глубже завлечь в чувственные сети. Но его желание вышло изпод контроля. Он не знал, была ли она девственницей. Элинор упоминала, что в юности встретила «неподходящего» человека, хотя чувствовалось что ее опыт в любовных делах явно ограничен.
Не важно, девственница она или нет. Он не знал, почему считает ее такой неотразимой. Правда, он уже несколько месяцев не имел плотских отношений, но у него случались и более долгие периоды воздержания. Элинор не похожа на женщин, с которыми он всегда общался… возможно, это отличие и придавало ей привлекательности?
Какойто звук с противоположной стороны комнаты заставил его повернуться к двери.
— Проклятие! — выругался Себастьян, вскочив на ноги.
Затем мгновенно развернулся и толкнул Элинор себе за спину, чтобы закрыть ее от любопытных глаз.
— Это вы, Бентон? Что вы тут прячете, хитрец? Без сомнения, лакомый кусочек?
Себастьян пришел в ярость. Червь вроде Артура Петерсона смеет называть такую женщину, как Элинор, лакомым кусочком? Сжав кулак, он уже представил, как направит его в смеющееся лицо незваного гостя.
— Вы непростительно грубы, Петерсон, — угрожающе произнес он. — Я требую, чтобы вы немедленно вышли.
— Не сказав вашей компаньонке «добрый вечер»? Это действительно будет грубостью.
— Предупреждаю: если вы сделаете вперед хоть шаг, мне придется схватить вас за горло и душить, пока вы не посинеете.
Сзади тихо пискнула Элинор. Он протянул назад руку, чтобы заглушить ее. Она крепко сжала его руку и успокоилась.
Веселость Петерсона сменилась настороженностью.
— К чему так злиться, Бентон? Я только пошутил.
— Шутки кончились. А теперь вон! — прорычал Себастьян.
Нервно облизывая губы, Петерсон начал медленно пятиться к двери, не сводя с него глаз.
— Да, и вот еще что. Если я услышу о себе грязные сплетни, я буду знать источник, Петерсон. И буду очень недоволен. Полагаю, я выразился ясно?
На лице Петерсона мелькнула тень досады, но потом он кивнул и покинул комнату.
— Думаете, он меня видел? — тихо спросила Элинор.
Себастьян пожал плечами. Тело у него было напряжено от возбуждения, кровь бурлила от гнева. Петерсон выбрал самое неподходящее время, хотя и предоставил ему идеальную возможность опозорить Элинор. Граф оскорблен, требует жениться на его старшей дочери, чтобы спасти ее честь, Себастьян отказывается, неизбежный выход — дуэль.
Таков был его план. Черт, он же от него не отказывался. Тогда почему он бросился ее защищать? Потому что их обнаружил Артур Петерсон? Человек с дурной репутацией, стоящий на краю общества, живущий на клевете и сплетнях. Или это нечто другое?
Себастьян повернулся к Элинор. Она уже натянула лиф и старалась оправить платье. Их глаза встретились. Ее глаза блестели, но он почемуто знал, что не последует ни слез, ни истерик. Элинор обладала достоинством и сильным характером. Она не задрожит и не зальется слезами.
— Это пари?
— Что?
— Я спросила, вы заключили пари? Мне известно, что такого рода игры приняты у джентльменов. Полагаю, для забавы, хотя не вижу в этом ничего смешного.
От неожиданного обвинения у Себастьяна отпала челюсть.
— Вы не слишком высоко цените мужчин, не так ли?
Элинор вздохнула:
— У меня реалистичный взгляд на мужчин, которые имеют столько же недостатков, как и женщины. Каждый может быть жесток посвоему. Пари в мужских делах печально известны. Они унизительны для жертв, чьи имена становятся предметом толков и пересудов в обществе.
Она сделала ударение на слове «мужчины». И Себастьян ошеломленно признал, что она права. В своей тесной компании мужчины порой действительно валяют дурака, и он в их числе.